Версия для печати

История: замысел вперед

Отношение современников к истории при всем желании не назовешь однозначным. Одни считают ее выдумкой, организованной в интересах правящей власти той или иной исторической эпохи, другие — догмой, не подлежащей даже малейшему обсуждению. При этом и те, и другие безбожно костерят школьный курс истории, а критику свою определяют "новыми взглядами на предмет", выражаемыми как правило творцами бестселлеров типа "АЗазели". Наступает эпоха "профессиональных патриотов", которые в той или иной степени пытаются переиначить историю под потребности сиюминутной конъюнктуры, совершенно не задумываясь о последствиях подобного рода деятельности.

Почему так происходит? Попробуем разобраться.

Начать следует с того, что российская история — одна из самых молодых в мире, поскольку ее общеизвестный вариант создавался в середине восемнадцатого века, причем немецкими историками, по образцу и подобию исторических школ Европы эпохи просвещения. Ее создание было откровенно политическим заказом, осуществленным в интересах правящей династии. Елизавета Петровна, реально оценивавшая свои позиции на троне как весьма непрочные¹ , была весьма заинтересована в подтверждении своих прав на престол на неоспоримых основаниях — а именно исторических. Именно тогда были написаны первые учебники истории имперской эпохи, именно тогда появились в научном обращении термины "Киевская Русь", "татаро-монгольское иго", "польское нашествие", "добровольное присоединение Украины к России" и тому подобное. Понятия, воспринимаемые как математические аксиомы — то есть без достаточных доказательств, что называется на веру, стали догмами, которые не следует обсуждать — в них надобно верить. А верить получается не всегда — времена меняются, меняются и ценности, и люди, которым они присущи в той или иной степени. И каждые два — три поколения начинают разворачивать историю под собственное время, перетолковывая так называемые "общеизвестные факты", но ни в коей мере не подвергая их сомнению. Появляются сказки о "польской интервенции на Украину в 1648 году" — хотя в то время вся Украина входила в состав Речи Посполитой, и оккупировать собственную территорию поляки никак не могли. Но восстание Хмельницкого — весьма, нужно сказать, жестокое и кровавое — нужно было оправдать "в правильном контексте", а для этого годилась даже откровенная фальсификация. И таким примерам несть числа. Разобраться в них очень сложно, поскольку нередки примеры, когда на одно и то же событие прошлого взгляды менялись по три раза в столетие, при этом в каждом случае оставаясь официальными.

Но читатель вправе спросить: а зачем и кому нужно копаться в вековой истории, если она, образно говоря, давно закончилась и ничего не значит для современников — если только они не пишут исторических текстов для собственного заработка? Какая разница, как и что толковать? Ответ на этот вопрос имеет принципиальное значение. Все дело в том, что собственное будущее мы можем проектировать исключительно по отношению к прошлому, поскольку только с ним и можем сравнивать то, что намерены создавать. Образно говоря, будущее — это в большей или меньшей степени желанное прошлое. Поэтому достоверно знать прошлое просто необходимо. Чтобы понимать будущее не как судьбу, а как проект.

Однако попытки современных нам "толкователей" истории по-своему прочесть историю дают множество самых невероятных "вариантов" такого прочтения — при этом явно угадывается стремление идти "от противного", то есть трактуя факты "навыворот" по отношению к официальной версии. Есть официальная точка зрения на то, что триста лет Русь находилась под "монголо-татарским игом?" Значит, будем утверждать, что ничего подобного не было — благо доказательств этой гипотезы сколько угодно² . И примеров подобного рода — сколько угодно. Но и эта позиция мало что дает: от перестановки мест слагаемых сумма не меняется — даже если эти слагаемые суть толкование исторических фактов. Подобная практика еще больше запутывает общественное мнение — и можно предположить что рано или поздно "официозники" и "нетрадиционники" сойдутся в схватке подобно остроконечникам и тупоконечникам из известного произведения Джонатана Свифта.

Мы оказываемся в очень непростой ситуации: с одной стороны, нам необходимо переоценивать историю, поскольку она не выполняет главной общественной функции: не дает общественному сознанию образцов для подражания, не формирует "мифов про завтра", где эти самые образцы живут в виде героев. С другой стороны — все попытки подобного рода заканчиваются Вороньей слободкой, а не гражданским примирением. Попробуйте убедить лидеров современного казачьего движения на Дону в том, что казаки не могут быть народом по определению — хотя бы потому что не имеют и никогда не имели собственного языка? Вас немедленно обвинят во всех смертных грехах, при этом ненавязчиво поинтересуются — кто вы по национальности и вероисповеданию? Будучи твердо уверенными, что истинную³ казачью историю могут толковать только истинные казаки: родом из Новочеркасска, черноволосые, православные. Без комментариев.

Но вернемся к тому, с чего начали. Что нужно изменить в толковании истории для того, чтобы она действительно стала полем поиска достоверного образа будущего — через достаточно достоверный образ прошлого? Видимо, изменить подход в исследовании. Идти от понимания истории как неизбежной последовательности многих событий, двигающихся с неумолимой зависимостью последующих от предыдуших к пониманию ее как продукт многоуровневого творчества, в основе которого лежит чей-то конкретный замысел. Применить проектный подход к толкованию исторических фактов — и посмотреть, чего получится.

В самом начале мы столкнемся с немалой проблемой: кто конкретно мог осуществлять такого рода проектирование? Даже если сам "проектировщик" вообще не знал слова "проектирование"? Согласитесь: запустить процесс, который будет способен к производству задуманного продукта через столетия (!) — это под силу не каждому. И уж точно такого рода "проектировщики" не светились явно, так что выделить их среди множества современников практически невозможно. Поэтому все наши доводы в этом направлении волей-неволей будут носить гипотетический характер. Примем это как неизбежную поправку к, как сказал бы химик, чистоте эксперимента. С другой стороны, вероятных фигурантов можно достаточно доказательно "обвеховать" исследовательским материалом, дабы снизить эти погрешности. Ценность исследования это никак не снижает.

Вторая проблема будет состоять в том, что термин "проектность" в разных научных школах имеет совершенно разное, порой ортогональное значение. Для нашего типа исследования из множества определений проектности остановимся на том, которое характеризует его как процесс формирования социальных институтов. В этом смысле важно понимать, что подобный процесс может занять не одно десятилетие, и для его "проектировщика" важнее запустить сам процесс, нежели дождаться результата. То есть "проектировщик" должен мыслить достаточно масштабными и протяженными категориями: государство, церковь, династия или знатный род. Тогда в таких проектах появляется смысл. На него есть резон делать ставки.

И еще одно — пожалуй, самое важное. С каких исторических событий следует начинать наше исследование? Ведь от этого в той или иной мере будет зависеть значимость и ценность нашего действия. Проще говоря, понимание полезности предпринимаемой операции. Здесь все более или менее ясно: очевидно, что такими событиями могут быть скорее всего именно те, которые за долгие "сроки эксплуатации" доведены до состояния реальной догмы. То есть те самые, которые "очевидны и не вызывают сомнений".

Начнем с собственно истории. Возникает ощущение, что до восемнадцатого века ее совсем не существовало. То есть ее не писали. Первыми начали Миллер и Татищев. Якобы перелопатив громадное количество архивных материалов⁴ , они написали на их основании "настоящую историю России", — которая, кстати говоря, многократно подтверждается европейскими источниками, но совершенно не подтверждается источниками арабскими и китайскими. Возникает вопрос: а не была ли их история продолжением некоего более раннего, но "более европейского" толкования? Ведь в громадном объеме архивного материала без определенных "прописей" обойтись было очень непросто: другой стиль письма, другой алфавит, другое летоисчисление — причем не только годовое, но и месячное⁵ . Очевидно, нужны были источники, толковавшие определенные события, подтверждению или опровержению которых могли послужить указанные архивные материалы. И такой источник был! И был достаточно популярен, многократно переиздавался задолго до Петра Первого. Это знаменитый "Синопсис" Иноккентия Гизеля⁶ — книга, написанная в совершенно конкретной обстановке и с совершенно понятной целью. После того, как контрреформация сделала Речь Посполитую впервые в ее истории католическим королевством, общественный статус православного священства резко пошел на убыль: они не имели права на гербы и привилегии, их таким образом интенсивно выжимали из числа шляхетской аристократии. Совместно с греческими священниками, которые в Османской империи точно также были отжаты от реальной власти⁷ , они были самым ущемленным классом в своих странах. При этом и у тех, и у других перед глазами были мусульманские и католические священники — игравшие весьма значимую роль в политике и Польши, и Турции. Выход был один: выйти в государственное пространство, в котором правитель был православным — такой страной была Московия. Гизель пишет свою книгу приблизительно в шестидесятых годах семнадцатого века, при этом особый упор делает на том, что у Московской державы и Украины одни истоки происхождения — Киев, его древняя история, прежде всего история христианская — поскольку именно в Киеве русские люди впервые приняли массовое крещение⁸ . Стало быть, именно Москва должна стать главным "защитником Православия", поскольку в этом и состоит ее историческая миссия. Миллер спустя полсотни лет усилит этот тезис, введя в обращение термин "Киевская Русь". Проектный замысел очевиден: запустить процесс социализации православного священства, выведение его в плоскость принятия политических решений. Можно спорить, насколько этот замысел удался, но с этих позиций становится совершенно ясно происхождение целого ряда мифов, выдаваемых за "абсолютную историческую истину" — в частности, о "исконном братстве русского и украинского народов"⁹ , оправдывавшем колониальные устремления Москвы в продолжении более ста пятидесяти лет¹⁰ . Для этого был создан очень мощный институт — целая история страны. Которая служила все той же колонизационной цели вплоть до советских времен¹¹ — почему и сгодилась в своем "проектном" замысле.

Еще один проект следует рассмотреть как пример неудавшейся реализации начального замысла — но тем не менее породивший не меньшее количество "совершенно очевидных" исторических истин. Речь идет о намерении Ватикана создать целое государство, способное быть союзником в борьбе с османами. Как известно, второй женой московского князя, Ивана III, была византийская царевна Софья Палеолог, племянница последнего византийского императора. Брак московского князя с византийской принцессой организовал и осуществил кардинал Виссарион — имея в виду таким традиционным для Московии путем получить влияние на Ивана. Западные политики стремились существенно ослабить Османскую Турцию до того, как она возмужает в новом государственном образовании¹² , поэтому им очень нужны были союзники — прежде всего татары, с которыми кроме московского князя реально никто договориться не мог. Прибывшая в Москву Софья принесла с собой ауру великой державы, рухнувшей менее десятилетия назад. В сознание московских правителей интенсивно внедрялась мысль о роли "защитников христианства", "продолжателей Византии" и тому подобное. Для утверждения византийского стиля в страну прибыли итальянские архитекторы, построившие сооружения Московского Кремля, был введен символ власти, именуемый шапкой Мономаха, Иван получил все главные символы и атрибуты власти — вплоть до герба с двуглавым орлом. Однако прагматичный московит уже имел свой замысел относительно создания государства — и четко отграничивал то, что следует брать из предлагаемого, а от чего отказаться. Всю символику сильной государственности он взял, а вот воевать за западные интересы не стал, предпочтя им традиционные ценности персидской торговли. Руководствуясь своим возросшим в международном плане авторитетом, он начал огнем и мечом покорять Москве окружающие ее княжества и Новгородскую республику. Если церковные деятели пытались так или иначе направить его усилия в сторону интересов "единоверцев", они получали жесткий укорот. Власть сама решала, как и что делать. В результате уже через столетие возникла сильная, деспотичная и хорошо организованная Московская держава, в полной мере сохранившая на своей мантии весь набор мифологем, которым со временем было придано совершенно иное толкование. Сегодня идеология Третьего Рима выглядит совершенной архаикой, однако продолжает оставаться определенным качеством национального сознания, тенью сказки о великой державе.

И, наконец, о еще одном проекте — уже гораздо более близком нам исторически. Речь идет о реформах, задуманных в конце девятнадцатого столетия Сергеем Юльевичем Витте и частично осуществленных Петром Аркадьевичем Столыпиным. Замысел их проекта¹³ состоял в осуществлении скорейшей индустриализации страны — то есть выведение на историческую арену глобальных человеческих ресурсов, скрытых в отжившей свое крестьянской общине¹⁴ . Для строительства массы железных дорог, заводов и шахт нужны были люди, причем их должно было быть очень, очень много — до полусотни миллионов человек. Разрушить общину, державшую их за портки, было совершенно необходимо, но это было вспомогательной задачей. Создавая институт для решения этой задачи, Столыпин вводил в общественное сознание целый ряд новых мифологем — одна из которых сводилась к осознанию превосходства частного хозяйства перед общественным. При этом Петр Аркадьевич сильно лукавил: сам он отлично понимал, что в сельском хозяйстве конкурентоспособными могут быть только крупные сельскохозяйственные предприятия. Опыт таких предприятий в России был: это были так называемые экономии: крупные производители зерна на экспорт, располагавшиеся главным образом на арендуемых или приобретенных в собственность землях на юге Украины и на Дону¹⁵ . Но там должны были работать не крестьяне, связанные круговой порукой, а вольнонаемные специалисты в области сельского хозяйства с совершенно иной психологией. Значительная часть хуторян должна была по расчетам Столыпина разориться и пополнить собой число наемных рабочих, пролетариата. Замысел удался в целом: появилось достаточное число свободных людей, хуторское хозяйство Сибири и Дальнего Востока сумело стать конкурентоспособным. Однако завершить реформы Столыпину не удалось: уж больно значительным мог быть успех в экономике, что никак не устраивало Германию и Америку, очень значительным могло оказаться влияние на императора одного человека — чего сильно боялись придворные шаркуны, наконец, могла быть снята социальная напряженность — что сильно не устраивало "пламенных революционеров". Столыпин хорошо знал, что писал в завещании: похороните там, где убьют. Его похоронили в Киево-Печерской лавре. А идеи о превосходстве хуторского хозяйства остались как иллюстрация того реформенного времени — хотя уже в тридцатом году стало понятно, что никакая индустриализация без коллективизации не состоится, а людишек в России считать никогда путем не умели: бабы новых народят...

Понимание скрытого смысла многое дает. По крайней мере, в определении главного: кому это выгодно. И как к этому относится впрямую, без посредников. И какое будущее может быть из этого выстроено. И стоит ли обольщаться призраком великой державы, упуская при этом идею страны богатой, то есть той, где богаты ее граждане. Возникли сомнения? Давайте поищем ответ в истории...

Малеевка, июль, 2002 год.

1 Она родилась еще до того, как ее мать стала особой царствующей династии , пришла к власти в результате дворцового переворота. Ходили упорные слухи, что именно она подписала завещание своей неграмотной матери. Кроме нее, существовали другие реальные претенденты на русский трон. Идеологическое самоутверждение в такой ситуации становится совершенно необходимой процедурой, и историческое подтверждение роли династии в роли спасителя Отечества было в общем самым удачным способом такого самоутверждения.

2 См. А.Бушков "Россия, которой не было".

3 То есть не вызывающую сомнений.

4 При этом значительная часть архивных материалов, которыми пользовался В.Татищев, особенно из сибирских архивов, были изъяты и до сего дня не только не опубликованы, но и не найдены.

5 В разных местностях России новый год начинался с разных дат: где с первого марта, где с первого сентября.

6 Эдвард Киннан называет его "украинско-немецким историком" — см. Едвард Кіннан " Російські історичні міфи", Київ 2001, ст.. 33

7 В то время как православие в Османской Империи не преследовалось, поскольку турки прекрасно понимали опасность волнений в приграничных районах империи, населенных как раз христианами — и армянами-монофизитами, и болгарами-православными.

8 Последние исследования истории Херсонеса напрочь отметают эту версию: киевляне крестились здесь задолго до Владимира, причем в большом количестве.

9 Через пять лет после Переяславской Рады, на которой "Украина с радостью вошла в состав России", в битве под Конотопом гетман Иван Выговский наголову разбил князя Ромодановского, практически уничтожив всю русскую поместную кавалерию — что вынудило Москву искать коней и кавалеристов среди донского казачества. Один из ближайших сподвижников Хмельницкого Иван Богун так и не принял условий Переяславской Рады и не стал подданным русского царя. Гражданская война, вызванная колониальной политикой Москвы, длилась больше сорока лет.

10 С основания Слободской Малороссии в начале пятидесятых годов семнадцатого столетия и заканчивая присоединением Крыма в конце восемнадцатого века.

11 Бухарское ханство, бывшее при царе хоть и зависимым, но самостоятельным государством, Советская власть колонизировала полностью. И таких примеров сколько угодно.

12 Для этой благой цели православный византийский император Иоанн провозгласил идею православно-католической Унии, с восторгом принятую Папой. Толкование значения и замысла этого предприятия разительно отличается в итальянской, русской и украинской историях. Складывается впечатление, что речь идет о разных событиях.

13 Говорить о совместном проекте достаточно сложно: эти деятели друг друга на дух не выносили, хотя и признавали способности и волю каждый другого.

14 Масштабы этой безработицы поражали: в русских селениях отмечали более ста тридцати религиозных праздников в год! Во все эти дни работать запрещалось, и если рачительный хозяин все-таки выходил в поле вспахать майские пары — на него запросто могли подать в суд, или попросту поколотить, чтобы не выпендривался.

15 Читатели старшего поколения читали о таких экономиях в повести Льва Кассиля "Белеет парус одинокий".