Главная ?> Авторы ?> Игнатенко -> "Исламский" — что это значит?
Версия для печати

"Исламский" — что это значит?

Обратиться к этой проблеме меня заставила одна недавняя публикация. Солидный и читаемый российский еженедельник обнародовал сенсационный по замыслу материал, где перечисляются “международные мусульманские организации”, которые “наиболее активно участвовали в сборе средств и оказании помощи дудаевцам”. Среди этих организаций указаны “Народный фронт Азербайджана”, “Серые волки”, “Боз-Гурд”, “Северо-кавказский центр”, “Общество друзей Чечено-Ингушетии” и др. Оставляя в стороне вопрос об их помощи чеченским сепартистам, могу с уверенностью заявить, что упомянутые организации не являются мусульманскими (исламскими).

Не увела ли аналитиков, политологов, публицистов в сторону полемика о том, как характеризовать несомненную активизацию исламского фактора в глабальном масштабе, — как проявление исламского фундаментализма? Или экстремизма? Или традиционализма? Или возрождения? И не оказался ли при этом упущенным другой важный вопрос: являются ли исламскими многие из тех вещей, которые обозначаются как фундаментализм (или экстремизм, или как-то еще)?

Конечно же, эти сомнения не касаются религиозных объединений верующих-мусульман, каких-то вероучительных вопросов. Однако есть ряд проблем, связанных с теми субъектами политического действия (партиями, движениями, боевыми группами и т.п.), которые либо сами себя именуют исламскими, либо называются исламскими кем-то другим. То же самое относится и акциям этих, предполагаемо исламских, субъектов политического действия. Возьмем два крайних, но очень показательных примера. В парижском метро 3 декабря 1996 года был осуществлен “слепой” террористический акт. За него никто пока не взял на себя ответственность, следствие по делу не закончено. Но стали высказываться безальтернативные предположения, что этот взрыв организован исламскими экстремистами. Неделю спустя всю Европу всколыхнуло убийство работников Международного комитета Красного Креста в деревне Новые Атаги в Чечне. Ряд западных средств массовой информации интерпретировал этот теракт как акцию мусульман-экстремистов, в частности — из числа иностранцев-добровольцев из исламских стран. Например, по мнению "Нюрнбергер цайтунг", те хотели удаления из республикики бросающегося в глаза креста — “символа христианства и западного мира вообще”. Вовсе небезразлично, как назвать (охарактеризовать) эти и подобные события, хотя, на первый взгляд, дело заключается только в том, чтобы правильно употребить относительное прилагательное от слова “ислам”.

Отнесение того или иного политического явления либо тенденции к исламу определенным образом (корректно или некорректно) ориентирует иследование, что бы мы под исследованием ни понимали — политическую аналитику или специальное расследование. Так, “исламская дуга нестабильности” — не просто журналистский штамп. Это еще и сверхценная идея, под которую могут, после соответствующей деформации, подгоняться факты, имеющие своими причинами и условиями не только и не столько ислам, сколько геостратегические, этно-политические, исторические и иные факторы. Результат такого рассмотрения может быть абсолютно далеким от действительности и, что очень важно, дезориентирующими в практическом, политическом отношении.

С другой стороны, правильно примененная характеристика исламский, мусульманский в принципе может иметь эвристическую ценность для политолога. Ведь соотнесенность какого-то акта или процесса с исламской политической культурой (и шире — с исламским цивилизационным контекстом) сразу задает особые параметры этому акту или процессу. Исламский субъект политического действия может совершить одни акции и не способен совершить другие. Его поведение определяется не только конкретными политическими целями, но и нормами, правилами, установлениями особой исламской цивилизационной общности. Тем самым, при знании параметров этой политической культуры, возможен прогноз поведения того субъекта политического действия, который действительно является исламским. Знание критериев отнесения политических ассоциаций и действий к исламским позволит увидеть и провокацию с использованием “исламского” прикрытия. А возможно — и установить, что сам ислам меняется, и то, что принято считать несовместимым с исламом, оказывается его приметой.

Ограниченные способы определения “исламского”

Опыт исламоведческих дискуссий в советский и постсоветский период показывает, что в определении “исламского” есть несколько способов, дающих ограниченные результаты. В их непродуктивности сказывается перенесение на исламский фактор тех приемов исследования, которые сложились во многом под влиянием тоталитаристских и европоцентристских (христианоцентристских) установок, нередко не осознаваемых исследователями.

Первый способ — административный. Он заключается в том, что суждение о том, является исламской или нет некая ассоциация, ожидают от руководящей институции. Эта институция может быть государственной, а может быть общинной, чисто исламской. Способ этот имеет ограниченную эффективность. Во-первых, в тех государствах, где религия отделена от государства (а именно к таким государствам относится Россия), государственные органы не обладают правом давать такого рода квалификации — судить о том, соответствует ли канонам определенной религии какая-то ассоциация. У нас в стране, в соответствии с действующим законодательством, объединение верующих, желающее зарегистрироваться в качестве самостоятельного, не входящего в какую-то региональную или централизованную религиозную организацию, вполне может это сделать — без подтверждения со стороны подобной организации о своей религиозной принадлежности. Официальные учреждения не станут вмешиваться во внутрирелигиозные вопросы. Тем более никакой государственный орган не даст заключения о том, является ли исламской та или иная общественно-политическая организация (партия, движение и т.п.). Если она регистрируется, то как общественно-политическая, а не как религиозная. И возьмем крайний, гипотетический случай. Какой госорган дал бы справку о том, является ли (или не является) исламской какая-то экстремистская или подпольная группа?

Во-вторых, в исламе нет жесткой централизации, и реально единый централизованный орган (типа Патриархата или Папской курии) отсутствует — как в рамках всего мира, так и в отдельных странах. Подобная разобщенность сложилась исторически, и, как считают сами мусульмане, она предсказывалась Пророком Мухаммадом, который говорил о разделении общины после его смерти на семьдесят три секты, из которых только одна не впадет в заблуждение и спасется от адского пламени. Не рассматривая количество сект (направлений, течений, толков и группировок) в исламе, отметим только, что каждая исламская группировка признает истинность за своими представлениями.

Важно и то, что исламские координирующие органы (управления, муфтияты и т.п.), там, где они имеются, занимаются только религиозной жизнью верующих, а исламские субъекты политического действия обретаются в сфере политики. Духовенство реагирует быстро и решительно в том случае, когда светские политические деятели, объявляющие себя исламскими, покушаются на его прерогативы. Если оно обладает авторитетом в масштабах определенного исламского сообщества, то явно неисламские действия, покушения на вероучение, будут пресечены. Рассказывают, что один политик, который участвовал на ранних этапах в процессе создания ныне влиятельной российской исламской общественно-политической организации, заявил как-то о необходимости “осовременить” Коран и убрать из него большинство глав, оставив только некоторые. Подобная идея абсолютно несовместима с исламским вероучением, здесь даже слово “ересь” не подходит. Реакция духовенства и всех верующих была однозначной, и о том политике как об исламском деятеле с тех пор никто не слышал. Но, повторю, одно дело — вероучение, другое — политика. Проблемы с определением того, что есть “исламский”, как раз и возникают не в вероучительной области, а в области политической.

Нет единого централизованного органа руководства мусульманами и в России, где на нынешний день зарегистрировано примерно четыре десятка духовных управлений мусульман. И даже если где-то (в государствах, где ислам является государственной религией) возникает орган, претендующий на руководство всеми мусульманами в конкретной стране, его заключения всегда могут быть оспорены и поставлены под сомнение какой-то частью мусульман этой же страны. Характерные примеры — исламские государства, где есть относительно сильная исламская же оппозиция (Алжир, Египет и др.). Проправительственные религиозные централизованные органы заявляют о том, что оппозиционные боевики совершают действия, противоречащие исламу, т.е. неисламские. А экстремисты объявляют “неверными” (осуществляют такфир) как представителей власти в таких исламских государствах, так и лояльных по отношению к власти религиозных деятелей, претендующих на то, чтобы представлять мусульман и ислам.

Второй метод — реализует своего рода феноменологический подход. Всякий человек, родившийся в мусульманской культурной (цивилизационной) среде, объявляется мусульманином (в ходу своеобразное выражение “этнический мусульманин”, параллельно в обиход вводится совсем уж странное выражение "культурологический православный"). Каждая группа или ассоциация таких людей объявляется “мусульманской”: уже говорят о “мусульманских республиках в составе России”. Действия любой группировки, состоящей из так понимаемых мусульман, объявляются “исламскими”. Места проживания “этнических мусульман” объявляются “исламским миром”. И уж, конечно же, всякая группировка, партия, движение, называющая себя “исламской” или “мусульманской”, сразу и безоговорочно признается таковой, т.е. связанной с исламом и ислам представляющей.

В таком подходе есть некоторый смысл, и полностью отвергать его было бы неразумно. Но нельзя не видеть здесь и некоторых проблем и даже несуразностей. Подобная трактовка нередко отвергается самими мусульманами, мнение которых исследователь не может не принимать во внимание. Приведу один (, совсем свежий пример). 31 октября 1996 г. авторитетный мусульманский орган — Совет муфтиев России под руководством муфтия Равиля Гайнутдина принял заявление с показательным названием: “О так называемых “исламских” партиях и “мусульманских” общественно-политических движениях”. В заявлении содержится призыв к федеральным и местным органам власти, средствам массовой информации не расценивать в качестве представителей мусульман России и их общин некоторых лиц, которые необоснованно воспринимаются как мусульманские лидеры. Эти лица в заявлении не названы, но из него, кроме всего прочего, с очевидностью следует, что самоназвание “исламский”, “мусульманский” еще не дает права исследователю (политологу, социологу) обозначить то или иное лицо (группу лиц), действующее на политической арене, как “исламское”.

Третий вариант в определения того, что является “исламским” — это ориентация на стереотип, — точнее, стереотипы, нередко взаимоисключающие, — ислама (“истинного ислама”, “ислама, как он есть”, “ислама, каким он является на самом деле”, “ислама, каким он должен быть” и т.п.). Подобные, нередко дезориентирующие стереотипы используют как симпатизирующие исламу, так и его противники. Какой-то исследователь может отождествить “исламское” с известной ему формой ислама или одним из его аспектов. Так могут рождаться стереотипы “исламского экспансионизма”, “исламской нетерпимости”, “исламской агрессивности” как главной характеристики действий мусульман и их ассоциаций. В свою очередь деятель, симпатизирующий исламу, в споре с таким исследователем, будет говорить об “исламской терпимости”, “исламском миролюбии” и т.п. — как о том, что присуще религии последователей пророка Мухаммада.

Бесперспективны предпринимающиеся некоторыми исследователями попытки найти некий общий знаменатель у всех исламских течений и направлений. Или — некий инвариант. А то — некую основу. И уже результат этих поисков использовать как критерий для определения “исламского”. Такие конструкции неприемлемы прежде всего для самих мусульман, которые являются верующими — последователями конкретного направления в исламе и с полным основанием считают, что в вероучительных вопросах они разберутся без исследователей со стороны.

Стереотипы, особенно в полемическом использовании, практически ничего не дают для правильного понимания того, что такое “исламский”. Взять тех же талибов в Афганистане. Кажется, никто не сомневается, что движение “Талибан” является исламским. Но есть люди, которые совсем не склонны считать это движение таковым. Недавно командующий правительственными войсками Исламского Государства Афганистан (президент — Бурхануддин Раббани) Ахмад Шах Масуд, сам являющийся мусульманином с большим боевым стажем, заявил, что, ни мало ни много, талибы “ничего общего не имеют с истинным исламом”. (Предполагается, что “истинный ислам” представлен самим Масудом.)

По сути дела, два абсолютно противоположных проекта “истинного ислама” обнаруживаются во многих странах Ближнего и Среднего Востока. Один “истинный ислам” представляет государство и поддерживающая его часть мусульманского духовенства, другой “истинный ислам” защищают оппозиционные организации, которые нередко берут в руки оружие для защиты своего понимания того, что такое “исламский” (например, “исламский режим”, “исламское правление”).

Тем самым, взаимноантагонистические стереотипы “истинного ислама” для исследователя, стемящегося правильно использовать понятие “исламский”, нельзя признать продуктивными — уже хотя бы потому, что, приняв один стереотип и отвергнув другой (или другие), он утрачивает обязательную для него объективность.

Критерии “исламского” в политике

Но выход из упомянутых сложностей существует. Можно предложить несколько взаимосвязанных критериев, которые дают возможность определить, что является (или не является) “исламским” в политике. При этом исследователю совсем не помешает исламоведческое образование или обращение к соответствующей справочной литературе по истории, вероучению ислама. А читатель должен набраться терпения и попривыкнуть к непривычно звучащим вещам.

Первый критерий — употребление в самоназвании субъекта политического действия тех понятий, которые имеют однозначные исламские коннотации. Прежде всего, конечно, речь идет о словах “ислам”, “мусульмане”, “исламский”. Таких названий — великое множество. “Исламский фронт спасения”, “Исламская армия спасения” и “Вооруженная исламская группа” в Алжире, “Братья-мусульмане” на Ближнем Востоке, “Исламские группы” в Египте, движение “Исламский порядок” в Чечне, “Союз мусульман Россиии”, “Мусульмане России”. И т.д., и т.п. Некоторые названия являются абревиатурами, которые тоже содержат в себе в сокращенном виде слово “исламский”: движение ХАМАС (от арабского Харака аль-мукавама аль-ислямийя) означает “Движение исламского сопротивления” (действует на палестинских территориях — в секторе Газа и на Западном берегу р. Иордан). Движение с таким же сокращенным названием (ХАМАС) есть в Алжире, но в этом случае это — абревиатура выражения “Движение исламского общества” (Харака аль-муджтама аль-ислями).

Далее — употребление в названии тех понятий, которые призваны вызывать прямые и однозначные ассоциации с исламом. Это, в первую очередь, — коранические выражения. Название российской общественно-политической организации “Нур” взято из 24-й суры Коран (“Свет”). Широко известно название “Хизбалла” (“Партия Аллаха”, действует в Ливане; малоизвестная группировка с таким же названием есть в Саудовской Аравии; так точно названная группа существовала в начале 90-х в Узбекистане). В Коране “партия Аллаха” противопоставлена “партии Сатаны” (5:56, 58:22, 58:19). Попутно отмечу, что слово “Аллах” в названии какой-нибудь группировки, если речь идет об арабском языке, может ввести в заблуждение. По-арабски слово “Аллах” означает “Бог” — как для арабов-мусульман, так и для арабов-христиан.

Своего рода “исламскую историческую географию” можно изучить по названиям ряда исламских субъектов политического действия. Так, исследователи зафиксировали исламские неправительственные религиозно-политические организации (НРПО) с такими названиями, как “Бригады Хайбара” (Хайбар — название оазиса на Аравийском п-ве, в котором во времена пророка Мухаммада жили иудеи, изгнанные оттуда в 635 г.), ливанская группа “Сиффин” (Сиффин — долина, в которой в 657 г. произошла битва между войсками чтимого шиитами имама Али Ибн-Аби-Талиба и узурпатора халифского престола Муавии), ассоциация “Бадр”, действующая в Сеуте и Мелилье (в битве при Бадре в 624 г. мусульмане под водительством пророка Мухаммада победили превосходящие силы язычников-мекканцев). Обращение к победе при Бадре — ассоциция с тем, что Бог находится на стороне мусульман, как бы малочисленны они ни были, в их борьбе с язычниками. В случае с “Сиффином” шиитские коннотации, а с “Хайбаром” — антииудейские. Арабское (исламское) название Иерусалима “Аль-Кудс” (варианты написания — “Аль-Кодс”, “Кодс”) воспроизведено в названии одного из управлений иранского Корпуса стражников исламской революции (КСИР), предназначенного для проведения специальных операций в разных странах мира и подготовки проиранских бойцов-моджахедов. Формируется специфическая исламская топонимика, где используются исламские географические названия “второго поколения”. В Афганистане в районе Хоста, недалеко от границы с Пакистаном на территории, контролируемой движением “Талибан”, в двух лагерях “Бадр-1” и “Бадр-2” (названы так в память о местности Бадр, где произошла упомянутая выше битва) на деньги саудовского миллионера Усамы бен Ладена — спонсора исламских экстремистских организаций тренируются около тысячи боевиков-исламистов из арабских стран.

В качестве названия мусульманской ассоциации могут употребляться и имена собственные. Популярны в этом отношении Пророк Мухаммад, а у шиитов — имам Али и один из его сыновей Хусейн. Это могут быть имена деятелей из истории ислама его славного периода. Например, в Судане действует благотворительная корпорация “Ибн-Ауф”, названная по имени одного из сподвижников Пророка Мухаммада (занимается она, кроме всего прочего, вложениями в производство вооружений). Это могут быть также имена современных шахидов — героев ислама, погибших за веру. Например, в Ливане действовали “Бригады Мусы ас-Садра” (по имени одного из основателей шиитского движения в стране, исчезнувшего в 1978 г.). В последнее время в Египте заявили о себе “Кутбовцы” (по имени Сайида Кутба, радикального идеолога “Братьев-мусульман, казненного властями в 1966 году). На палестинских территориях действуют “Боевые отряды Изз-ад-Дина аль-Кассама” (вооруженное крыло палестинской организации ХАМАС, названо по имени исламского деятеля, погибшего в борьбе против сионистской колонизации Палестины в 1935 г.).

Четкие исламские коннотации прослеживаются и в таких названиях, как “Талибан”, “Джихад”, и даже “15/21” (в последнем случае имеется в виду тунисская организация, в ее названии обозначены грядущий XXI век, который совпадает с 15-м по мусульманскому календарю). При анализе арабских названий выясняется исламский характер такого романтического названия группировки, как “Клятва верности” (Аль-Байа, мелкая экстремистская группировка, действовавшая в Египте в первой половине 80-х гг.); более очевидна исламская принадлежность в варианте названия — “Клятва верности Имаму” (Мубаяа аль-Имам, организация действует в Иордании).

В рамки рассматриваемого, первого критерия попадает не только провозглашаемое самоназвание, но и использование определенной символики и эмблематики, которая призвана быть заявкой на исламскую принадлежность человека или группы лиц. Для исламских политических ассоциаций это — зеленое знамя (у суннитов), в последнее время в обиход введены зеленые головные повязки у боевиков с надписью “Нет никакого божества, кроме Бога, и Мухаммад — посланник Бога”. Возможны иные эмблемы и символы. Например, для шиитов значимым является красный — цвет крови мучеников.

Второй критерий — характер деятельности рассматриваемого субъекта политического действия. Для того, чтобы отнести его к исламским, мы должны иметь свидетельства того, что он соотносится с наследием исламской политической культуры.

Так сложилось, что самым заметным признаком исламской политической культуры является джихад. Это слово принято переводить как “священная война” — война с отступниками от ислама и с немусульманами, совершившими агрессию против мусульман. И найдется немало примеров именно такой трактовки джихада мусульманами. Вот несколько фактов самого последнего времени. В Афганистане улемы (религиозные авторитеты) талибов вынесли постановление, по которому джихад против изгнанного из Кабула президента Бурхануддина Раббани, командующего армией этнических узбеков Рашида Дустума и командующего правительственными войсками Ахмад Шаха Масуда является “обязанностью правоверных мусульман”. В Египте “Кутбовцы” призвали к джихаду против египетского правительства с целью установить исламское правление. В Алжире Вооруженная исламская группа достаточно давно объявила себя “единственной организацией, ведущей джихад против правящего режима”. Результаты этих джихадов известны. В Египте, начиная с 1992 г., когда активизировались антиправительственные исламские группы боевиков было убито более 1 тысячи человек, казнено более полусотни. В Алжире с начала 1992 г., когда началось противостояние правительственных сил и боевиков исламских группировок, погибло более 60 тысяч человек.

Однако подходить к оценке джихада в исламе необходимо с осторожностью. Обращение к джихаду в лозунгах или программных документах какой-то ассоциации, давая исследователю право охарактеризовать эту ассоциацию как исламскую, еще не является свидетельством “агрессивности” или “воинственности” ислама. Ибо есть такие трактовки джихада, которые, полностью соответствуя канонам ислама, абсолютно несовместимы с агрессивностью и нетерпимостью. Так, в марте 1996 г. Союз мусульман России (СМР) провел научно-просветительскую конференцию по теме “Джихад”. В заявлении конференции, подписанном председателем СМР Надиршахом Хачилаевым, говорится следующее. “Джихад имеет три ступени, благодаря которым общество живет в согласии с указаниями Всевышнего. Первая ступень — это Высший Джихад, “Джихаду нафс”, борьба с самим собой, со своими недостатками, со своим невежеством и вытекающим из него неверием. Это — самовоспитание, самосовершенствование, мобилизация своих внутренних духовных усилий для борьбы со своим нафсом, своим эгоизмом. Вторая ступень Джихада — Большой Джихад. Это — систематического овладение и распространение научных знаний, как богословских, так и по изучению материальной силы, как разумной созидательной деятельности Всевышнего Аллаха. ...Третья ступень — Это Джихад в том случае, когда мусульманин вынужден защищать себя от агрессивного зла неприятеля, а также тогда, когда мусульманин борется на пути Аллаха, не пожалев своей жизни. По некоторым хадисам (высказываниям Пророка Мухаммада. — Авт.), этот вид Джихада был назван малым Джихадом”. В июле 1996 г., во время торжеств, связанных с открытием в Махачкале самой большой на Северном Кавказе соборной мечети, у участников торжеств, среди которых были мусульманские деятели со всего Северного Кавказа и других областей России, не получило поддержки предложение о провозглашении джихада как вооруженной борьбы против российских войк, находившихся в то время в Чечне.

Одной из характеристик исламской политической культуры является отказ от применения в ходе военных действий вооруженного насилия к мирному населению. В период трагических событий в Буденновске (лето 1995 г.) к чеченским боевикам обратился верховный муфтий России и Европейских стран СНГ Шейх-уль-Ислам Талгат Таджуддин. В этом обращении Верховного муфтия, которое допустимо рассматривать как фетву, мусульманский авторитет призвал бовиков остановиться и образумиться. Ведь “мусульманин имеет право сражаться лишь с теми, кто сражается против него”. “Нет права сражаться с теми, — говорится далее в обращении, — кто не принимает участия в военных действиях”. Со ссылкой на Сунну Пророка в обращении говорится: “Если вы мусульмане, помните: ...мусульманам возбраняется террор по отношению к населению”.

Не имея возможности анализировать другие аспекты исламской политической культуры отмечу только, что она достаточно противоречива. Отдельные ее аспекты являются предметом горячих споров между самими мусульманами. Среди спорных вопросов — соответствие/несоответствие представительной демократии принципам ислама, допустимость/недопустимость применения насилия в политике, дозволенные объекты применения насилия и т.п. Еще одна сложная проблема — влияние национальных традиций на поведение исламских субъектов политического действия.

Третий критерий — признание того или иного субъекта политического действия в качестве исламского со стороны мусульман. Для признания не обязателен референдум; оно может быть выражено по-разному, в том числе — молчаливо, через отсутствие непризнания. Признание же в любой форме означало бы, что субъект политического действия выражает интересы мусульман — либо как всей глобальной общности, либо — как отдельных сообществ или групп. Здесь тоже есть ряд сложностей. Так, трудно ожидать всеобщего признания того или иного субъекта политического действия; вспомним о противоречиях среди мусульман. Но исследователь должен удовлетвориться и частичным признанием. Пусть талибов не признает в качестве исламского движения Ахмад Шах Масуд. Мы же удовлетворимся тем, что его признают религиозные (и политические) деятели — мусульмане Саудовской Аравии, Пакистана, да и некоторая часть мусульман — жителей Афганистана.

Однако сами противоречия между мусульманами относительно признания исламским того или иного субъекта политического действия должны быть учтены со всем подобающим вниманием. Ведь это — свидетельство своего рода политического самоопределения мусульманских общностей, формирующих глобальную мусульманскую общность, показатель того, что и как принимается в качестве исламского, а что отвергается. В конце концов, все это — показатель того, чтo есть ислам в его контакте с иными цивилизационными системами.

Возьмем пример, волнующий всех россиян, — попытки превратить Чечню с специфический субъект политического действия — исламское государство. Пожалуй, именно исламизация является тем процессом, который реализует и подчеркивает сеператистские тенденции в Чечне. Шариатская государственно-правововая система самопровозглашенной республики строится на принципах, целиком отличающихся от светской, существующей в России. Государственная идеология новой Чечни тоже должна быть, по замыслу, основанной на исламских ценностях — в отличие от тех светских начал, которые присущи идеологии Российского государства.

Парламент самопровозглашенной Чеченской Республики Ичкерия внес изменения в конституцию. Теперь ислам провозглашен государственной религией. Выходной день в республике перенесен с воскресенья на пятницу. Подписан указ, который вводит обязательный курс изучения ислама в школе. Создан республиканский шариатский суд. Во всех районах и селах создаются местные шариатские суды, в которые должны будут обращаться мусульмане. Открыт специальный институт, который станет заниматься подготовкой и переподготовкой шариатских судей. Первые приговоры по шариатскому уголовному кодексу уже вынесены и приведены в исполнение. Создано Управление мусульман ЧРИ, которое, кроме всего прочего, станет контролировать проблемы культуры и образования.

Но глобальная мусульманская общность не едина в своем отношении к исламизации Чечни. Не все спешит ее приветствовать. А на недавнем совещании министров иностранных дел государств — членов Организации исламская конференция (декабрь 1996 г.) представителям Чечни даже было отказано в статусе наблюдателей. А совершение Асланом Масхадовым в апреле нынешнего года хаджа, на что в Чечне возлагали много надежд, не стало началом массового признания самопровозглашенной Ичкерии со стороны мусульманских государств. Здесь проявились не только свойственные исламской политической культуре осторожность и неспешность, не только дипломатические соображения (все-таки Чечня официально продолжает оставаться частью России — партнера и союзника многих государств — членов ОИК), но и опасение: как бы происходящее в ЧРИ не стало фактором дискредитации ислама. Ведь в религиозно-политической области могут дать о себе знать противоречия между суфийскими тарикатами, между традиционным исламом и так называемым ваххабитским, между джихадом как самосовершенствованием и джихадом как войной. А что уж говорить о перспективах контроля новопровозглашенного исламского государства за порядком на своей территории. Немудрено, что и немалая часть мусульман в самой Чечне с большой сдержанностью относится к тому, чтобы эта республика становилась исламской. “Не исламский порядок, а исламский гужбан (беспредел, оргия)” — так один из кандидатов в президенты Чечни назвал предлагавшийся другим кандидатом для республики “исламский порядок” (“Сегодня”, 22.01.97).

В заключение повторю особо, что предложенные критерии должны прилагаться к предмету рассмотрения одновременно. Несосответствие одному из критериев затрудняют, если вовсе не исключает отнесение определения “исламский” к какому-то субъекту политического действия. А если нет соответствия ни одному из критериев, то и говорить не о чем. И тогда для нас будет совершенно очевидным, почему не является исламской (мусульманской) одна из тех организаций, которые упомянуты в начале статьи, — “Боз-Гурд”. Здесь достаточно элементарных вещей. Во-первых, в ее названии отсутствуют какие бы то ни было коннотации с исламом. “Боз-Гурд” — это “Серые Волки”. Во-вторых, само название этой организации и ее эмблема абсолютно расходятся с исламом. Дело в том, что, в соответствии с Сунной, запрещается изображать живые существа, а уж превращать волка в символ — это форма неприемлемого для правоверных мусульман идолопоклонничества. К тому же, эта организация ставит перед собой не исламские, а пантюркистские цели, в частности — на Кавказе. Наконец, в-третьих, никакие мусульманские ассоциации не признают “Боз-Гурд” “своей”, т.е исламской.

Больной перед смертью потел

Напомню этот незатейливый анекдот. Сильно опоздавший врач прибегает к постели уже умершего больного. "Потел ли больной перед смертью?" — первым делом спрашивает он. "Потел", — отвечают ему. "Это хорошо", — успокоенно говорит доктор. Я склонен истолковывать реакцию врача как удовлетворенность от того, что подтвердились какие-то его предположения относительно диагноза. И как знать, не помогут ли эти сведения в будущем каким-то другим больным...

Приведенные в статье рассуждения в приложении к Чечне тоже можно рассматривать как своего рода посмертную диагностику. Ведь самопровозглашенная Чеченская республика Ичкерия уже стала реальностью. И, казалось бы, какое значение имеет то, были или нет мусульманскими те международные организации, которые оказывали помощь сепаратистам.

Но российский Северный Кавказ (и не только он) сейчас оказывается тем пространством, которое может быть буквально разорвано сепаратистскими движениями. Эти движения и усиливаются внешними воздействиями — пантюркистскими (вовсе не единичный пример — упоминавшиеся "Серые волки"), эмигрантскими (к ним принадлежат организации северо-кавказской диаспоры в Турции, странах Ближнего и Среднего Востока), просто криминальными (здесь достойны упоминания группировки, занимающиеся незаконным оборотом наркотиков и оружия). В этой жуткой смеси, конечно же, присутствует и мусульманская составляющая. Например, есть сведения о тренировках группы молодых северо-кавказцев в лагерях движения "Талибан". И тут рассмотрение проблем диагностики, казалось бы, таких академических, совсем не помешает. А уж за властными структурами — профилактика и лечение. Если власть на это способна.

 

Источник: "НГ-сценарии" № 6, май 1997 г. Опубликовано: Научно-исследовательский Институт социальных систем МГУ им. М.В. Ломоносова

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.