Что значит управлять антропотоком

Заключение к докладу "Государство. Антропоток"

Россия как государство и россияне как нация не могут избежать последствий «демографического перехода». Силовой блок правительства не в состоянии оградить Россию от мировых «человеческих течений». Но, с другой стороны, элиты России не могут снять с себя ответственность за унаследованную территорию, как и без серьезных нравственных последствий — пренебречь судьбами своих бывших сограждан, в результате Беловежских соглашений, поневоле оказавшихся за рубежом. Следовательно, отложить «на потом» задачу формулирования и формирования политики управления антропотоком мы не имеем права. Причем, как это было показано выше, страновой масштаб управления явно несоразмерен вызовам современности. Несоразмерен и цивилизационный. Поэтому вводятся геокультурный и геоэкономический масштабы.

Участие российских элит в процессе управления планетарными и макрорегиональными аспектами антропотока представляет собой одновременно и условие, и способ включения страны в системы международного разделения труда, международных стандартов и глобальной ответственности. Без такого рода участия «в деле Мира» Россия не обретет подлинного влияния на процесс принятия решений в глобальном масштабе.

Более того, если события на мировой сцене будут развиваться не по катастрофическому сценарию — нарастания неуправляемости антропотока и реактивной фашизации ядра мир-системы, — каждому государству Севера, рано или поздно, придется взять на себя миссию «геокультурного переводчика», т.е. деятельностного сложения форм солидарности народов и культур Севера и Юга.

Несомненно и другое: в долгосрочной перспективе демографические показатели будут оказывать существенное воздействие на самосознание всех стран и народов и в первую очередь тех из них, кто ощущает свою историческую сверхценность.

Так что придется — несмотря на сопротивление уходящих элит — развивать в этой сфере наступательную управленческую стратегию, что предполагает: опережающее определение параметров антропотока, улучшение качества управления «естественными процессами», формирование системы институтов социокультурной переработки, активное формирование российской хоритики, запуск новых и поддержание части старых форм антропотока, институционализацию принципа субсидиарности и т.д. и т.п.

Отметим восемь ключевых принципов рекомендуемой геокультурной политики[1].

1. Поощрение подвижности населения — территориальной, образовательной, квалификационной, социальной

Геокультурная политика относится к феномену антропотока как к планетарному «кровообращению» — «кровотоку» в организме единого человечества (процессы глобализации окончательно устраняют преграды такого единства). Речь идет о фундаментальном процессе жизнеобеспечения, имеющем для конкретных сообществ и антропоструктур амбивалентную природу. Следствием антропотока оказываются воспроизводство, развитие, разложение и погибель — одновременно. В связи с этим возникает задача регулирования параметров данного «кровообращения» — его скорости, давления, систем перераспределения.

Вторым логическим допущением является предположение о неизбежном повышении энтропии в замкнутых социальных системах. Следовательно, в целях обеспечения процессов развития необходимо поощрять подвижность населения. Населения — своего и пришлого (но непременно по отечественным правилам). Подвижности — горизонтальной (миграции, особенно внутренние), вертикальной (образование, карьера), социальной, квалификационной и ряда других.

Безусловно, политика поощрения подвижности — в качестве одного из компонентов инфраструктуры развития, — несет в себе риск потери устойчивости социальной системы. Чтобы при задействовании «политики поощрения подвижности» сохранить стабильность системы, нужно руководствоваться двумя следующими принципами — серьезно отнестись к феномену СК[2]-ядра и реабилитировать институт СК-переработки.

2. Реабилитация СК-ядра, публичное обсуждение его параметров

Ответственная политика — это политика, отвечающая не только за будущее, за развитие нации, страны, освоение и приумножение ресурсов, за включение страны в мировые процессы, но и за прошлое, за связанность будущего с прошлым и настоящим, за преемственность, за сохранение лучшего из традиционного наследия. Все эти приоритеты сочетает в себе сформулированная в 1980-ые годы, но не утратившая популярность концепция «сбалансированного развития[3]». Эта же ценностная установка определяет интерес авторов настоящего доклада к проблеме сохранения и развития базовых идентичностей конкретной страны, нации, цивилизации.

Любой ответ на вопрос о принципах и условиях предоставления гражданства влечет за собой необходимость своеобразного (специфического) решения той задачи, которую авторы доклада определили как «выделение социокультурного ядра». Речь при обсуждении СК-ядра идет о характеристиках (в одних случаях — аскриптивных, в иных — зависящих от сознательного выбора), позволяющих связать того или иного индивида с определенным государством/страной, в котором этот индивид в настоящий момент не проживает. Такой характеристикой часто служит знание государственного или культурообразующего языка. Если человек, претендующий на гражданство Германии, не знает немецкого языка, ему будет затруднительно стать гражданином Германии. Из этого следует, что немецкий язык является конституитивным признаком «социокультурного ядра» немецкого государства. Очевидно, что этот признак не является для современной Германии ни исключительным, ни достаточным. Известно, что Германия особый режим благоприятствования создавала и продолжает создавать для т.н. «этнических немцев» (зачастую не знающих языка своих предков). Оговоримся, речь при обсуждении СК-ядра не идет об этнических, религиозных и тем более расовых характеристиках, хотя и в современной Европе существует немало наций, продолжающих соотносить данное ядро с тем или иным этническим, конфессиональным и расовым субстратом. Для России, как мы полагаем, это недостаточный и на новом этапе собирания земель и людей — неприемлемый путь.

Сохранение социокультурного ядра не следует путать с сохранением пресловутого «культурного своеобразия». Последняя задача не может быть предметом политики — своеобразие нельзя ни создавать, ни поддерживать искусственно. В данном же случае речь идет не о том, как нужно поступать, чтобы быть оригинальным, отличным от других, а о том, как следует действовать, чтобы оставаться самим собой. Для этого, разумеется, требуется определить, кто мы есть, или, точнее, от чего из нашего политического и культурного наследия мы не сможем никогда (по крайней мере, в конкретный исторический период) отказаться.

Мы неизбежно будем выходить на вопрос: что составляет идентичность русских как нации и России как страны — русский язык в качестве единственного государственного, монополия кириллицы[4], численное преобладание восточнославянского племени, славяно-тюрко-угорская чересполосица, православно-мусульманский религиозный дуумвират, либеральный конституционный строй, президентская вертикаль власти, сохранение Сибири в составе России и т.д., и т.п.

Очевидно, что миграционная, интеграционная, адаптационная, натурализационная и ряд других политик государства должны обуславливаться представлением о ключевом наборе имманентных России идентичностей или, говоря другими словами, ее социокультурном ядре. Удержание, сохранение и упрочение СК-ядра в ситуации «бомбардировки» его новыми идентичностями задает необходимость серьезного разговора о реабилитации исторического мега-института социокультурной переработки.

3. Реабилитация и «настройка» исторического института СК-переработки

Как бы стыдливо сегодня не упоминали об ассимиляции, как бы не пытались подобрать этому слову политкорректные эвфемизмы — невозможно отрицать, что без ассимиляции нет никакого этногенеза, как без этногенеза нет никакого нациостроительства.

Политкорректность зачастую представляет собой адаптационное следствие процесса «остывания» национального проекта[5]. Напротив, в периоды национального строительства и культурной реабилитации, в трудные и противоречивые времена переоформления национального проекта — ситуация, в которой находится современная Россия, — «стыдливо-толерантный» дискурс отбрасывается, и общественные ценности переживают трансформацию. Меняется язык политической культуры, ужесточается механизм обеспечения социокультурной связности и единства.

Россия на протяжении всей своей истории непрерывно формировала и применяла те или иные институты СК-переработки[6]. Особенно впечатляющим был советский проект. Многое из наследия того времени пришло в негодность, значительная часть институтов СК-переработки была упразднена, другая часть сохранилась только благодаря невозможности их замены. Поэтому, в первую очередь, требуется реабилитация самого института социокультурной переработки, ибо, будучи сведен к «антигуманной» ассимиляционной практике, осуждаемой наряду с репрессивными миграциями и железным занавесом большевистского режима, этот институт оказался «выдавлен» из публичного проектного и гуманитарного пространства.

Следовательно, после определения параметров нового национального проекта, охватывающего развитие и воспроизводство социокультурного ядра, предстоит ответить на вопрос: какие из институтов СК-переработки могут и должны быть сохранены, какие перенастроены под новые сверхзадачи, а какие заново спроектированы? Такой институт, как всеобщее среднее образование, мы полагаем, должен и может быть перенастроен (не только под квалификационные задачи нового геоэкономического уклада, но и под задачи геокультурной связности), а надеяться на сохранение всеобщей воинской повинности — одного из системообразующих институтов советского проекта — было бы наивно. Но тогда нужно думать о его замене: какой другой массовый институт обеспечит выполнение тех функций, которые ранее возлагались на институт, судьба которого, видимо, уже предопределена?

Для облегчения задачи СК-переработки и смягчения ее часто мало гуманных механизмов нужно дать ответ на вопрос: «по отношению к каким народам, к какой части мирового пространства следует открываться?» (п.4), и вынести часть забот по формированию культурного фона России за пределы Федерации (что будет означать подготовку адекватного духовным и социально-экономическим особенностям России демографического ресурса за пределами территории — п.5).

4. Составление комплементарной карты мира как предмет геокультурного картографирования

Нации-государству (в особенности государству, облаченному в колониальный «шлейф») часто приходится отвечать на вопрос: кто и какие категории людей — не жителей страны — являются его потенциальными гражданами (и для кого процесс натурализации может быть сведен к некоторым чисто процедурным формальностям), кто может, при наличии некоторых дополнительных условий, стать ими, а кто способен обрести гражданство лишь в индивидуальном порядке.

Другая сторона того же вопроса — какие признаки делают человека причастными тому или иному государству-нации: этническое происхождение, знание государственного языка, лояльность принципам определенного конституционного строя либо какой-то конкретной системе светских или религиозных ценностей, наличие в родовой памяти определенных исторических воспоминаний и т.д. и т.п.

Государство так или иначе вынуждено осуществлять эту «неприятную» процедуру — отделять — во внешнем, разумеется, мире — полностью «своих» от «не-совсем-своих» и от «совсем-не-своих». К примеру, после распада английской колониальной системы правительству Великобритании пришлось ответить на вопрос: кто может считаться ее гражданами, а кто, не считаясь гражданами, должен быть, тем не менее, отнесен к британской «метанациональности» и иметь преимущество перед жителями всего остального мира при получении британского гражданства.

Страна, отказывающаяся производить такое деление, таким образом, потенциально зачисляет в свои граждане всех жителей планеты. А значит, она либо попросту не готова к политике поощрения иммиграции, либо видит себя в перспективе мировой империей (и осознано формирует соответствующий образ самой себя). Следствием второго подхода может стать постепенная трансформация этнокультурного, религиозного и расового баланса, затем национальной идентичности, а, со временем, и политического строя, каким бы либеральным и «передовым» он ни был. Возможен и другой вариант — полная и абсолютная замкнутость государства, совершенный его отказ от пополнения своего населения посредством миграции — вариант не просто малосимпатичный, но реализуемый только лишь с помощью возведения «железного занавеса».

Для России постсоветское пространство не является чужим. Поэтому отказ Российской Федерацией от своего преемства с СССР в отношении к соотечественникам, закрепленный Законом 2002 г. о гражданстве РФ и Законом 1999 г. о государственной политике Российской Федерации в отношении соотечественников за рубежом, является серьезной ошибкой.

Как же обстоят дела в области миграционной политики современной России? В сфере внешних миграций практически отсутствуют признаки ответственности за геокультурную периферию, той ответственности, что в послевоенный период была характерна практически для всех метрополий относительно своих бывших колоний и, особенно, потомков выходцев из колониальных держав. Напротив, согласно последним законам, регулирующим российскую политику иммиграции и натурализации, на иммигрантов из стран Содружества распространяются те же требования к оформлению российского гражданства, что и на иммигрантов из других стран. Отдельным активистам и политикам постсоветской России не удалось до сих пор внедрить в систему государственного права термин «репатриация». Тем самым Россия отгородилась от постсоветского «геокультурного мира».

Все вышесказанное свидетельствует о том, что такой пункт, как отнесение к мировому пространству с позиции «свой — почти-что-свой — чужой» в повестке дня российского истеблишмента — не фигурирует.

5. Активное формирование хоритики — создание мира, «облучаемого» российской культурой

Невозможно, проектируя политику натурализации, не заняться наступательной — хотя и в корректной форме — политикой «гуманитарной колонизации».

Дело в том, что фронтальное столкновение по линии «свое — чужое» взрывоопасно. Если принимающая сторона взаимодействует лишь с абсолютно чуждыми мирами, черпая из них человеческие ресурсы, можно предположить, что взаимодействие с ними обернется либо огромными издержками по СК-переработке, либо катастрофой. С другой стороны, «голая» политика запрещений и ограничений также бесперспективна. Выход из этого тупика состоит в трансформации «чужого» в «свое», предваряющей их контакт. Иначе говоря, в создании особого культурного мира России — хоритики[7], откуда страна могла бы с большим или меньшим успехом заимствовать людские ресурсы, смыслы и стандарты.

Итак, на повестке дня в области внешнеполитической стратегии — создание мира, «облучаемого» российской культурой.

Подобные миры в той или иной форме создали, создают и пытаются создавать все принимающие страны — и Великобритания, и Соединенные Штаты, и Франция, и Германия, и Италия, и Испания, и даже такие «малыши», как Нидерланды и Израиль. Нечто подобное британскому Содружеству образуют испаноязычные государства (между Испанией и некоторыми из стран, ранее входивших в ее колониальную империю, установлен институт двойного гражданства, право получения гражданства ограничено двумя годами, а не десятью как для всех остальных, существует традиция особых финансовых отношений). Франция работает в аналогичном направлении со странами Магриба и Конго. Англия — с Бангладеш, Индией, Пакистаном и др.[8]

Названные страны работают в основном и по преимуществу со своим бывшим колониальным пространством. Лишенная своего колониального шлейфа Германия, тем не менее, попыталась образовать собственный «геокультурный» мир со странами Восточной Европы, Балтии и по необходимости — в период, когда Восточная Европа, входя в соцлагерь, оказалась для ФРГ недоступной, а экономика бурно росла и требовала дешевой рабочей силы, — с Турцией.

Кроме геоэкономических интересов европейских стран такие конструкции выполняли одну существенную позитивную функцию: они способствовали налаживанию различных форм кооперации Севера и Юга, которая будет крайне необходима в период планетарного демографического перехода.

Относительно задач, стоящих перед Россией, возникает целый ряд вопросов: в каких границах (типах границ) мыслить предполагаемый «Русский Мир», русскую хоритику? Какой внутренней структурой она должна обладать? Как хоритика соотносится с «Русским Архипелагом» — совокупностью «русскокультурных» островов на постсоветском пространстве и «Островом Россия»[9]? Как можно закрепить проектируемую геокультурную реальность в языке международного права? В каких отношениях должен находиться российский геокультурный мир с другими геокультурными мирами и с традиционными субъектами международной политики?

6. Новая институционализация политики пространственного развития

Пространственное регулирование миграции — интереснейшая управленческая задача. Мигранты едут туда, где для них открываются лучшие возможности. Иначе говоря, люди едут туда, где им лучше, а не туда, куда кому-то надо. Но чтобы поехали «куда надо», нужно сделать, чтобы там было лучше.

В первую очередь необходим контроль над процессами расселения, а именно, над степенью концентрации мигрантов в том или ином месте. Тут допустимы две модели.

1) Расселение проводится равномерно, так что мигранты в любом регионе составляют подавляющее меньшинство, ниже того порога, когда возникает раздражение коренного населения. Причем культурные фракции тщательно перемешиваются — чем больше будет полиэтничность (полирелигиозность), тем меньше вероятность доминирования какой-то одной группы. В США, к примеру, существуют политика поддержания этнокультурного разнообразия, в рамках которых поощряется иммиграция из «нетрадиционных» стран[10].

2) Какие-то районы отдаются под заселение представителям определенного типа сообществ, где они со временем начинают доминировать, составлять подавляющее большинство, после чего за ними признается определенная культурная автономия (самоуправление)[11].

В ближайшем будущем в России могут появиться территории, где русское население с неизбежностью окажется в меньшинстве — именно по такому сценарию вероятнее всего будет развиваться ситуация в Забайкалье, на Дальнем Востоке и Северном Кавказе. Тогда — при реальной невозможности обеспечить новую русскую колонизацию, — потребуется созидание управляемого многообразия, которое должно быть ориентировано на комплементарный характер переселяемых сообществ и описанный выше принцип максимальной полиэтничности.

Необходимо учитывать и тот факт, что карта нового расселения сложится только после того, как произойдет картографирование территории России на предмет размещения новых производственных комплексов, сетки транспортной связности и т.п. Но это — макроуровень управления, который должен сочетаться с неотъемлемым правом местного самоуправления на выбор той или иной модели расселения.

Другими словами, или мы зададим новый колонизационный тренд, или, рано или поздно, он будет задан проектной волей третьего государства.

7. Синхронизация политик, схватывающих различные аспекты антропотока

Сложившаяся в стране управленческая практика не схватывает всех аспектов антропотока, что приводит к рассогласованности решений, принимаемых различными властными структурами.

К примеру, стоящие на «охранительной» позиции эксперты и политики обычно не соотносят отстаиваемое ими требование запрета поощрения иммиграции с демографической ситуацией в стране и потребностями рынка труда (особенно теми, что возникают в условиях экономического роста). Напротив, «либералы», ратующие за поощрение массированной иммиграции в страну, не желают обсуждать сценарии быстрой смены этнокультурного и/или конфессионального состава того или иного региона страны, или страны в целом. Они, как правило, отказываются дискутировать по проблемам возможной культурной трансформации российского пространства или растворения принимающего сообщества в волнах людей с «длинной волей».

Таким образом, остаются не вычлененными ключевые структуры идентичности, позволяющие сохранять такие базовые ценности, как терпимость, солидарность, доверие. Представители экономического блока правительства не понимают зависимость проводимых ими экономических реформ от характера культурной политики и темпов модернизации (трансформации) социокультурной жизни. Остаются не соотнесенными процессы новой экономгеографической регионализации страны с аналогичными процессами в этнокультурной, конфессиональной и даже инновационной сферах.

Кажется менее опасной, но по факту заслуживающей не меньшего внимания ситуация, при которой в результате мощных «человеческих течений» изменится социально-классовая структура того или иного региона/страны. Принятие во внимание такого рода вероятностей также совершенно необходимо.

Таким образом, по существу речь идет о мерах по синхронизации принципов, целей и темпов реформ культурных («гуманитарных») и экономической политик.

8. Институционализация принципа субсидиарности

Сама по себе синхронизация не является целостным управленческим решением. Сложность описанного нами предмета управления — антропотока — предельно актуализирует необходимость сокращения административной дистанции между органом, принимающим решение, и сферой действия этого решения, достигая, таким образом, точности фокусировки самого решения и оптимизации расходов по его исполнению. Речь идет о принципе и практическом осуществлении постоянного перераспределения полномочий между управленческими органами разного уровня на основе их равноправия и равнозначимости, что требует опоры на принцип субсидиарности[12].

Из этого следует, что перераспределение функций в рамках конкретных полномочий и предметов ведения может осуществляться на основе того, какой уровень управления наиболее приближен к реализации функции и каково собственное содержание функции, является ли функция производной от процессов глобализации или локализации.

Геокультурная политика, которая, с одной стороны, оперирует такими инструментами как геоэкономический или глобальный демографический баланс, формирование хоритики, определение параметров СК-ядра того или иного геокультурного образования, а, с другой, включает в себя практику СК-переработки с учетом конкретных условий при создании разнообразных ландшафтов культурного общежития (к примеру, в рамках политики поощрения культурного разнообразия), — такая политика практически невозможна без развитого института субсидиарности, позволяющего осуществлять функциональную связку между интересами и возможностями региона и стратегическими приоритетами страны.

* * *

Все сказанное в совокупности свидетельствует об антропотоке как о мощном, хотя и небезопасном при эксплуатации ресурсе, требующем сомасштабной субъектности.