Из доклада "Государство. Антропоток"

Введение к докладу "Государство. Антропоток"

По мнению многих экспертов, в ближайшие 100-200 лет человечество будет находиться в процессе всеобщего (планетарного) демографического перехода, по окончании которого либо стабилизируется численность населения планеты, либо начнется эпоха мягкого, продолжительного и монотонного спада. Различные страны и регионы мира были охвачены названным процессом в разные периоды времени и переживали его с разной степенью интенсивности. Пик обострения отношений между странами, вступившими в фазу устойчивого понижения демографического потенциала, и странами, переживающими «демографический взрыв», — еще впереди.

Данное обострение станет, возможно, одним из наиболее драматичных периодов в эволюции человечества — под вопросом окажется сохранение базовых ценностей, выработанных европейской культурой[1].

Удастся ли мировому сообществу, и, в первую очередь, Западу и России, преодолевая вызовы времени, сохранить себя, свои культурные образцы и свою традиционную идентичность? Как развить адекватные формы интеграции представителей стран Третьего мира и самого Третьего мира в принимающее сообщество европейского культурного ареала? Какие новые рамочные идентичности — идентичности новой солидарности — должны быть для этого выстроены? Какие инновационные способы формирования грядущего хозяйственного уклада могут способствовать решению этой задачи? Наконец, какие требования к человеку и сообществам могут и должны быть выработаны сегодня?

Представленный Вашему вниманию доклад Центра стратегических исследований Приволжского федерального округа[2] был подготовлен по итогам работ, проделанных в 2002 году. Доклад содержит в себе изложение предварительных результатов анализа ситуации, касающейся динамики изменения современных антропоструктур[3] под воздействием мировых человеческих течений. В силу специфики позиционирования ЦСИ этот анализ, прежде всего, описывает ситуацию в Приволжском макрорегионе. Однако ряд выводов нашего исследования выходит далеко за пределы Приволжского федерального округа и даже России.

Антропоток как понятие

Ключевым элементом доклада является понятие антропотока, введенное для обозначения идентификационных[4] форм социальной динамики. В суженном смысле антропоток — это «человеческие течения»: сезонные и вековые, локальные и глобальные миграции — от переезда из деревни в райцентр до походов Аттилы и Тамерлана[5].

В докладе термин «антропоток» будет употребляться в более широком смысле как совокупность социо-культурных процессов переноса и трансляции, восстановления и смены, воспроизводства и развития идентичностей. Понятие «антропоток» позволяет связать общей категорией эти важнейшие процессы, представив их как единый феномен.

Процесс переноса идентичностей, в частности, наглядно проявляется в виде миграционных потоков, образуя которые, люди и сообщества транспортируют свои культурные и религиозные характеристики, обычаи и навыки из одного географического и социального (социо-культурного) пространства в другое. За перенос идентичностей во времени отвечает институт традиции. Ярким примером трансляции идентичностей являются образовательные процессы. Примером воспроизводства — институты обряда и канона. Контрреформация и современный исламский фундаментализм — примеры напряженных попыток восстановления базовой идентичности. Таким образом, антропоток часто не только не противостоит тенденциям изменения несущих антропоструктур[6], но и является основополагающим средством поддержания их жизнеспособности.

Смена идентичностей — процесс, причина которого может быть обусловлена различными изменениями социальной системы — трансформацией экономических укладов, распространением новых религиозных учений, ассимиляционными процессами[7], революционными потрясением. В результате таких масштабных событий в той или иной стране или регионе может произойти массовая — чаще добровольная, но зачастую и насильственная — смена идентичности[8]. При этом речь идет, конечно же, не только о смене религиозных, этнических или расовых, но и квалификационных характеристик. Примером такого процесса является массовый переход специалистов из профессий, утративших престижность в силу структурной перестройки экономики, в профессии «новой волны». Развитие идентичностей — драматичный процесс сохранения самотождественности при необходимости обеспечения конкурентоспособности в изменяющемся мире[9].

Таким образом, к антропотоку может быть отнесен ряд различных по своей морфологии социо-культурных процессов: изменение половозрастной, профессиональной, конфессиональной, этнической, расовой, языковой структуры населения, возникновение-уничтожение-трансформация культурных и сословных страт и, конечно же, классическое «изменение численности и состава населения»[10].

Антропоток, с точки зрения своей структуры, включает морфологические, функционально-деятельностные и контекстно-онтологические аспекты.

К морфологическим аспектам относятся: демографический, описывающий изменение социума вследствие естественных процессов рождения-взросления-старения-омоложения, и миграционный, учитывающий физические трансграничные перемещения индивидуумов.

К функционально-деятельностным аспектам относятся процессы, связанные с изменением квалификационной матрицы и образовательного потенциала нации, региона, отрасли и т.п.;

К контекстно-онтологическим аспектам — идентифитарный, маркирующий изменение идентичностей (базового набора идентичностей); средовой — описывающий смену социо-культурного контекста (например, в результате проведения реформ); аксиологический — обостряющий процессы, происходящие при революционных изменениях ценностной, парадигмальной, онтологической «карты» социума.[11]

Все выделенные аспекты описывают части единого планетарного процесса, названного нами антропотоком. Выбранный нами термин указывает на значимость антропологических характеристик этого многофакторного явления. С нашей точки зрения, понятие антропотока позволяет, к примеру, увидеть в тех процессах, которые историки традиционно называют «великим переселением народов», не просто условную связь миграций германских варваров и степных кочевников, депопуляции населения Римской империи, нравственного упадка, драматических идеологических и политических изменений и т.д., но некий целостный, в определенном смысле — системный процесс. Процесс, подчиняющий себе этногенез отдельных народов и в то же время вписанный в планетарную демографическую динамику.

Антропоток как проблема

На стыке тысячелетий в Европе, Северной Америке и России происходит критическое схождение двух фундаментальных трендов, характеризующих мировой антропоток — базового, т.е. естественного воспроизводства населения посредством деторождения, и миграционного, основанного на пространственной экспансии. Поскольку в странах постиндустриальной культуры естественный прирост отрицателен, а миграционное сальдо положительно — это крайне опасное схождение порождает третий — сущностный — тренд, несущий в себе смену функционального, а за ним базового набора идентичностей. В силу этого фактора страны Севера[12] сталкиваются не просто с проблемой замещения населения, но с угрозой смены ведущего антропологического типа (причем, во многом, в сторону его архаизации[13]).

Ситуация, которая уже сегодня стала предметом политических манипуляций и конъюнктуры, развивается в русле нарастания недоверия и страха между принимающим и мигрантским сообществами. На бытовом уровне — страха «малодетных перед многодетными» (в силу различий демографических моделей). На экзистенциальном — страха культурно ослабленных народов перед народами цивилизационно-молодыми, менее рефлексивными и куда более оптимистичными.

Все безжалостней обнажаются скрытые фобии массового секулярного сознания относительно религиозной и тем более фундаменталистской ментальности. Особенно болезненно нынешнее «европейское» мироощущение переживает столкновение с формами агрессивной религиозной мобилизации и таким «пугалом» современности, как шахидизм. Духовный кризис усиливает во многом сопряженное с алармизмом сопротивление индивидуалистического и метафизически «беспочвенного» сознания западного человека перспективе возращения онтологии в культуру.

Таким образом, «гражданина Севера» страшит не столько сам факт появления привносимых Великой рекой Переселения сообществ и народов, сколько безжалостная истина о самом себе, открывающаяся при соотнесении «наших» и «не-наших» экзистенциальных качеств, мотивации, социальной энергии и форм поведения.

У происходящего есть две подоплеки: геоэкономическая и геокультурная.

Геоэкономическая подоплека происходящего состоит в том, что модель хозяйствования развитых стран так устроена, что в принципе не может обойтись без импорта рабочей силы. Во-первых, потому что национальные системы образования все в меньшей степени оказываются способны удовлетворять спрос — в особенности на новые профессии. Во-вторых, мотивация коренного населения к труду (выбору той или иной профессии) в принципе не совпадает с потребностями общества в труде: проще говоря, дворником, уборщиком, строителем и таксистом, а тем более, батраком на сезонных сельхозработах местное население быть не желает. И, наконец, в-третьих, нам не известны случаи, когда экономический рост (в рамках и традиционной, и индустриальной фаз развития) происходил бы на фоне сжатия демографической базы. Более того, этот рост после Первой и Второй мировых войн в странах Европы потребовал, даже в ситуации тогда еще благоприятного естественного прироста, привлечения дополнительной рабочей силы. После чего началась активная политика по привлечению гастарбайтеров. В тот период безопасность европейских держав напрямую зависела от способности Германии, Франции, Англии, Италии своевременно обеспечить себя дешевым, дополнительным трудом. Причем отстать от аналогичных процессов, развернутых в странах-конкурентах означало подойти к началу войны (Второй мировой, затем холодной, а сегодня торговых войн) в качестве сателлита или жертвы.

Последнее утверждение кажется аксиоматичным, если не апеллировать к туманному «постиндустриализму», экономика которого, по мнению ряда экспертов, требует привлечения не дешевой рабочей силы, но лишь силы квалифицированной (и даже, в первую очередь, высококвалифицированной). Но, во-первых, в отношении квалифицированной силы все равно приходится определяться: какую часть национальная система образования и переподготовки кадров может (и/или нам выгодно) подготовить сама, а какую следует импортировать, а, во-вторых, в постиндустриальном обществе сохраняются остатки остальных укладов — и индустриального, и традиционного. К тому же проблема уборки улиц и вывоза мусора остается даже для постиндустриального города вполне актуальной. Поэтому различные форматы потребностей в рабочей силе, ее качестве и квалификациях, свойственные индустриальному и постиндустриальному хозяйственно-экономическим укладам, еще долгое время будут налагаться друг на друга.

Геокультурная подоплека происходящего состоит в том, что массовые волны миграции, накрывающие (готовые накрыть) страны Севера, есть следствие отката их собственных колонизационных волн, начало которым было положено в эпоху Великих географических открытий.

Антропоток как фактор, трансформирующий мироустройство

Итак, мы имеем дело с критическим изменением содержания практически всех аспектов единого планетарного процесса, названного нами антропотоком, а именно:

демографического, выражающегося в виде планетарной десинхронизации демографического перехода (в странах Севера и Юга господствуют разные модели воспроизводства населения, что обуславливается принадлежностью этих стран к разным фазам развития);

миграционного, свидетельствующего о неизбежности — в господствующей мир-экономике — оппозиции центр-периферия и неотвратимости «бунта периферии» (если раньше господствующей формой была оппозиция «город—деревня», то сегодня — «Север-Юг», понимаемая как «мировой город—мировая деревня»);

функционального (образовательного), отражающего принципиальную дефициентность «национальных квалификационных матриц[14]» стран Севера (причем во всех трех секторах: постиндустриальном, индустриальном и традиционном), что делает их экономику в принципе зависимой от импорта труда (к тому же отныне импортировать приходится не из «национальной» деревни, а «мировой»);

социо-мотивационного (средового), указывающего на принципиальное несовпадение потребностей социума в наборе услуг и работ и мотиваций к труду местного населения, что также делает экономику и быт зависимыми от импорта труда (это с неизбежностью оборачивается столкновением с чужеродными идентичностями);

идентифитарного, свидетельствующего о кризисе форм солидарности и необходимости новых рамочных идентичностей, обеспечивающих солидарность по оси Север-Юг (если угодно «прошивающих» цивилизационные разломы);

— и, наконец, аксиологического аспекта, обнажающего кризис базовой системы ценностей, выражающегося в том, что дальнейшее доминирование ценностей определенного типа, к примеру, мультикультурализма и безусловной поддержки прав меньшинств, размывает (= ведет к уничтожению) культуру-прародительницу этих ценностей.

Острота ситуации связана с системным характером разрыва, который не может быть исправлен с помощью управленческих оптимизационных новаций. Мир, на наш взгляд, столкнулся с проблемой «фазового перехода» от одной большой волны развития, занявшей несколько сотен лет, к другой, и, следовательно, нуждается в смене существующей управленческой культуры, а значит и стоящей за ним гуманитарно-технологической парадигмы.

Цивилизационные фазы развития[15]

Существенные изменения в первой половине XXI века можно объяснить в формализме фаз развития.

В архаичной фазе формами экономической жизни являются охота и собирательство, то есть пищевой ресурс добывается обычными в животном мире способами. Типичные скорости перемещения людей, материальных объектов, информации в архаичную эпоху соответствовали скорости идущего человека, то есть составляли около 30 км в сутки; предельные энергии определялись теплотой сгорания дерева.

Неолитическая революция отделяет архаичную фазу от традиционной, в которой основой хозяйствования становится производящая экономика: земледелие и скотоводство. Социосистемы, находящиеся в этой фазе, вытесняют (уничтожая или преобразовывая) классические природные экосистемы, формируя в них новый управляющий уровень. Меняются скорости движения — в традиционную фазу они определяются лошадиным галопом или суточным пробегом парусного корабля и достигают 150 километров в сутки. Энергетика, в основном, остается на «дровяном» уровне, однако в металлургии уже широко применяется каменный уголь[16].

Особенностью господствующей на сегодня индустриальной фазы развития является фабричное производство. Это означает не только физическое изобретение машин, но и их доминирование в промышленности, с обязательным разделением экономики на «группу А» и «группу Б», причем первая использует машины и создает их, а вторая — только использует. В этом смысле часть производительных сил расходуется во «внутреннем круге кровообращения», где делаются машины, предназначенные для того, чтобы делать машины. «Кровью» экономики становится уже не зерно, а энергоносители: на первом этапе каменный уголь, затем нефть. Индустриальная фаза подразумевает возникновение общепланетной системы обмена. Это означает, в свою очередь, неизбежность появления мировой валюты, соответствующих расчетных центров и все более уплотняемой коммуникационной среды. Эмблемой фазы становятся железные дороги и суда с механическими двигателями, скорости возрастают сразу на порядок (свыше 1200 км в сутки), энергии определяются теплотой сгорания нефти (до 40 МДж/кг).

Переход между фазами развития («фазовый переход») носит всегда кризисный характер и предполагает преодоление фазового барьера. Приближение цивилизации к фазовому барьеру проявляется в резком повышении инновационного сопротивления общества, возникновении дисбалансов между комплементарными социальными организмами, потере синхронизации между управляющими системами и управляемыми процессами, социальном «перегреве» вследствие спонтанной генерации идентичностей и нарастании интенсивности антропотока.

Есть множество оснований полагать, что индустриальная фаза находится в завершающей стадии своего существования, то есть приближается — а кое-где уже вплотную приблизилась — к фазовому барьеру. Грядущая фаза развития в общественной науке маркирована по-разному: и как «информационная», и как «постиндустриальная», и как «когнитивная», и как «ноосфера», и как «Третья волна». Однако все эти наименования в силу фундаментальной неопределенности процессов развития следует считать предварительными.

Антропоток как фактор, восстанавливающий глобальный демографический баланс

Современная цивилизация может быть представлена как социокультурная «машина» по превращению традиционных обществ в индустриальные. Только способствуя распространению этого процесса во всем мире, страны Севера смогут в среднесрочной перспективе обеспечить закрепление своих позиций в глобальной экономике в качестве постиндустриальных центров. Однако перепад в процессах воспроизводства (и, прежде всего, в деторождении) стран Севера и Юга, помноженный на перепад качества жизни, требует восстановления равновесия социо-экосистемы, которое происходит во многом за счет миграционных процессов. В ситуации, когда процесс социо-культурной переработки Юга может быть ускорен, — чтобы снять издержки «планетарного демографического перепада» — становится неизбежным повышение «внутреннего давления» антропотока. Последнее, в частности, означает ускорение ряда социальных процессов, в том числе — вертикальной и горизонтальной мобильности и одновременное повышение значимости человеческого и общественного капитала.

Для снятия потенциального разрыва и серии конфликтов внутри описанной системы требуется комплексная политическая и гуманитарно-технологическая поддержка доминирования такой рамочной идентичности[17], которая обеспечила бы подлинную солидарность в ситуации многообразия культурных (расовых, этнических, языковых и религиозных) идентичностей[18]. Внутри такой системы, на одном из ее полюсов, описанное превращение приводит к возникновению дефицита рабочей силы. Для того, чтобы компенсировать эту нехватку, страны Первого мира проводят политику, с одной стороны, по выносу производств в регионы дешевой рабочей силы, с другой, по привлечению трудовых ресурсов, которые можно взять преимущественно из зон «более примитивной» культуры[19]. Следовательно, индустриальное общество является по сути своей «кадровым пылесосом», обществом, которое воспроизводится за счет глобального перетока по радиусу «мировая деревня» — «мировой город». Очевидно, что без этого воспроизводство — а тем более, расширение объема производственного комплекса и систем жизнедеятельности современной мир-экономики — невозможно. И в этом смысле антропоток можно назвать «кровообращением человечества».

Геокультурный выбор России

Геокультурная[20] политика, о необходимости разработки и институционализации которой говорится в докладе, призвана — хотя бы отчасти — ответить на перечисленные вызовы. Она предполагает, что в системах государственного управления будет институционализирована новая функция, превращающая в предмет внимания феномены социальной связности, процессы укрепления традиционных и формирования новых идентичностей, развитие общественного капитала, сохранение культурных связей между бывшими метрополиями и колониями (доминионами, лимесом). Институционализация названной функции государственного управления в дальнейшем позволит, разумеется, не бесконфликтно, двигаться в сторону геоэкономической и геополитической интеграции по оси Север-Юг[21].

Авторы доклада уверены, что если геокультурные общности обретут новые политические формы[22], то человечество сможет справиться с проблемой перехода к новому экономическому укладу, сохранив фундаментальные идеи свободы и индивидуальной этической ответственности человека — подобно тому, как оно смогло справиться с кризисом аграрно-сословного общества, вызванным урбанизацией и подъемом индустриализма[23]. Противоположность между Севером и Югом в этом случае может рассматриваться как воспроизведение на новом витке истории социального разрыва между «городом» и «деревней» — и в этом случае антропоток из мировой периферии в центр будет казаться столь же естественным явлением, как в настоящий момент — аккреция деревни городом. И хотя политическое самоопределение геокультурных миров следует отнести к отдаленной повестке дня, следует уже сейчас видеть в них не пережиток «колониального прошлого», а ростки Будущего.

Таким образом, пока правительства стран Севера мучительно решают, где же им поставить запятую в апории «открыть нельзя закрыть свои границы», России необходимо заняться проектированием ориентированной на антропоток модели нового мироустройства и государственного управления, в которой от языка взаимных угроз можно было бы перейти к языку кооперации и солидарности. Смена политического дискурса и семантической модели — основных знаковых управляющих систем, обеспечивающих формирование этнокультурной, конфессиональной и гражданской идентичности — задача, разумеется, не из простых, однако она соразмерна новым вызовам и новым требованиям к процессам развития.

Переход на язык кооперации и солидарности в условиях только что закончившейся войны в Ираке, на фоне растущего национального экстремизма, религиозного фундаментализма и терроризма может показаться утопическим проектом. Однако не секрет, что в отличие от индустриального общества, которое в совершенстве овладело инструментами агрессивной мобилизации, новая экономика и постиндустриальное развитие во многом опираются на нематериальные активы — такие как доверие, толерантность, терпимость и ряд других. Именно эти факторы в их системной совокупности в последние годы получили название общественного капитала[24], а качество этого капитала в свою очередь стало рассматриваться как важнейшее условие конкурентоспособности национальных и региональных экономик.

Признание существования целой серии вызовов со стороны антропотока, напрямую влияющих на качество общественного капитала, выносит на повестку дня вопрос о форме государственного устройства, готовой к работе с указанными вызовами. Какая форма государственности окажется наиболее способной к ответам на вызовы, привносимые волнами глобализации, Третьей волной, политизированными религиозными идентичностями? Какая форма сможет не только выстоять под ударами со стороны новых идентичностей, но и, сохраняя преемственность с наследием прошлого, обеспечить национальное развитие? Что означает «национальное развитие» сегодня, в ситуации разрушения нации-государства как ключевой единицы хозяйствования?[25] Сохранит ли государство свой статус субъекта развития и гаранта солидарности в наступающие времена? И, наконец, как государственный аппарат в своей ежедневной управленческой практике способен работать (хотя бы учитывать) с такими явлениями, как этногенез, «западный дрейф», религиозный фундаментализм?

Все заданные вопросы — вопросы о наиболее подходящей форме[26] государства и государственного устройства в ситуации Большого Перехода (демографического и исторического). Возникает естественный вопрос: существуют ли сегодня в России политические и интеллектуальные силы, способные к ответственному государственному строительству, к созданию нового типа государства и, одновременно — в кооперации с международными элитами — нового типа межгосударственных договоренностей, а значит и нового миропорядка? Авторы доклада полагают, что в современной России источником постановки целей развития и построения эффективного государства выступает, прежде всего, и в основном, президентская ветвь власти[27].

Стратегирование как основа и прерогатива президентской ветви власти

В настоящее время в стране сложилась разветвленная структура власти.

С тех пор как Россия в своей новейшей истории стала позиционировать себя в качестве правового государства, она помимо традиционных законодательной, исполнительной и судебной, последовательно институционализирует президентскую ветвь власти. На сегодняшний день эта ветвь воспринимается как ведущая и населением страны, и бизнес-сообществом, и политическим истеблишментом, и зарубежными элитами, — являя собой новый образ российской государственности.

Сегодня особенно остро перед каждой страной и ее элитой стоит вопрос о власти, способной к стратегированию, к мышлению в глобальных пространственных и временных масштабах, к умению прорисовать место страны и нации на карте нового миропорядка. Речь идет о власти, способной указать Путь и цивилизационную миссию страны в истории, то есть ответить на вопрос: для чего это государство существует и во имя чего эта нация живет?

В нынешней России именно президентская власть фактически взяла на себя ответственность за разработку стратегии развития, а, значит, приняла ответственность за общенациональное Будущее. Президенту и его администрации приходится — во многом вопреки ожиданиям и интересам других властных групп — устанавливать реальные «горизонты» национальных достижений и поощрять новые формы претензий и дерзаний, а, следовательно, очерчивать контуры очередного шага национального развития.

Сегодня, когда институты стратегирования в России отсутствуют или недееспособны, президентской ветви приходится брать на себя исключительную задачу разработки стратегий развития страны[28].

Ключевыми функциями президентской ветви власти в этой ситуации становятся:

— управление синхронизацией страновых, глобальных и макрорегиональных процессов развития;

— стратегическая координация ветвей власти и институционализация новых функций государственного управления;

— обеспечение реформирования основных систем государственного управления в рамках построения эффективного государства.

Противовесом президентской власти с ее инновационным видением и — неизбежно — личным характером является власть законодательная, по своей сущности представляющая большинство и, следовательно, стоящая на страже «мира существующего». Возникает крайне важный баланс «личного и общественного», «инновации и традиции», «развития и воспроизводства».

В норме каждая из властей осуществляет свои ключевые функции:

— президентская власть формирует проектное пространство страны, указывая на желаемое Будущее;

— законодательная — нормирует представления о Будущем, переводя эти представления на всеобщий язык права и тем самым создает юридическое обеспечение пространства развития;

— судебная — стоит на страже соблюдения Закона, тем самым обеспечивая справедливость процедурного взаимодействия, повышая уровень доверия и общественной солидаризации;

— исполнительная — переложив представления о Будущем на язык организационного действия, отвечает за воспроизводство всех систем жизнедеятельности социо-экосистемы.

В мае 2000 года на повестку дня был поставлен вопрос об ограничении правовой и административной «вольницы» субъектов Федерации, о снятии административных барьеров на пути движения капиталов, информации, труда, товаров и услуг, и как средство решения обозначенного круга вопросов, — о воссоздании единого правового пространства. Для решения этой задачи был создан институт федеральных округов, перед которым была поставлена задача: во-первых, привести в соответствие федеральное и субфедеральное законодательства; во-вторых, способствовать восстановлению «единой вертикали» управления, выведя федеральные структуры власти на территории из под прямого или косвенного влияния региональных и местных полит-экономических группировок.

Можно сказать, что эта задача — особенно в формальном плане — была решена достаточно быстро. Этот процесс фактически был завершен в течение 2000 года и привел к реформированию Совета Федерации.

Однако, по мере достижения поставленной в Указе Президента задачи, стало очевидно, что сама по себе унификация законодательства не является ни значимой целью, ни средством восстановления полноценной системы управления. В сфере законодательства речь, несомненно, должна идти не столько об унификации нормативного поля, сколько об универсализации правовой политики — с учетом грядущих процессов региональной (прежде всего — европейской) и глобальной экономической и правовой интеграции.

Важнейшим условием подобной универсализации является наличие в среде управленческой элиты разделяемых (общих) целей и ценностей, образов будущего, совместного видения предметов и объектов управления в системах подготовки и принятия решений и, что немаловажно, договоренности о допустимых или, напротив, недопустимых средствах, инструментах и технологиях воздействия на объекты управления для достижения поставленных целей.

Речь, таким образом, идет о воссоздании в стране единого управленческого пространства, которое кристаллизуется в ситуации самоопределения элиты страны перед лицом ключевых вызовов современности. Одним из подобных вызовов, безусловно, является описанный выше феномен антропотока.

* * *

Исследование, положенное в основание данного доклада, проводилось в течение второй половины 2002 года. В рамках исследования был осуществлен анализ сложившейся системы управления миграционными процессами в стране, округе, субъектах Федерации, на муниципальном уровне. Анализ базировался на изучении научных публикаций, СМИ, статистических и аналитико-правовых баз данных и полевых исследованиях (включая экспертные интервью) в Приволжском федеральном округе, а в его пределах — в 3-х избранных субъектах Федерации (в Удмуртии, Нижегородской и Оренбургской областях) и двух муниципальных образованиях Оренбургской области и даже их частях. «Игра масштабами» — от страны и округа в целом до конкретного сельсовета и деревни — дало возможность судить о реальном и желаемом распределении функций в области миграционной политики.

Параллельно с названным анализом был запущен процесс «публичного написания доклада» в рамках чего был создан интернет-проект «Государство и антропоток»[29] .. и налажена коммуникация между ведущими экспертами страны (с подключением ряда зарубежных авторов) вокруг ключевых понятий, положенных в основание доклада: политики натурализации, идентичностей, социо-культурного ядра, геокультурной политики и множества других.

Результатом этой работы явились предложения по выделению, с одной стороны, рамочных принципов деятельности органов государственного управления, отвечающих за миграционную политику, и ключевых принципов рекомендуемой авторами доклада геокультурной политики, с другой.



[1] Здесь имеется в виду весьма вероятная перспектива радикального вмешательства в человеческую природу с целью сохранения превосходства некоей «избранной» расы или цивилизации. Такого рода воздействие может быть нацелено либо на форсированное снижение численности населения планеты, не входящего в так наз. «золотой миллиард», либо на искусственное увеличение рождаемости «наиболее ценной части человечества» с последующей новой колонизацией ею территории планеты. Накопленный в конце прошлого века массив знаний в области биотехнологий и генной инженерии — то, что современный французский философ Поль Вирилио называет «демографической бомбой» (см. Вирилио П. Информационная бомба. Стратегия обмана. М.: Фонд «Прагматика культуры»), делает последний вариант не столь фантастичным, как представляется на первый взгляд. О необходимости учета экспериментальных исследований в области биотехнологий для полноценного предсказания демографической ситуации будущего говорят столь авторитетные футурологи как Э. и Х. Тоффлеры в относительно недавней статье «Население и бюджет — ошибочны ли все предсказания?». По мнению Тоффлеров, одной из причин неудовлетворительных демографических прогнозов является отсутствие у специалистов в этой сфере интереса ко всему, что выходит за рамки их дисциплины. См.: Toffler A. and H. Population and Budgets — Are the Forecasts All Wrong

[2] Центр стратегических исследований Приволжского федерального округа (ЦСИ ПФО) — экспертная и проектно-аналитическая организация, созданная в 2000-ом году для изучения и проектно-стратегической проработки проблем управления развитием. В настоящее время ЦСИ представляет собой сетевую структуру, объединяющую ряд Центров стратегического планирования в регионах округа, проектно-аналитических групп и независимых экспертов, привлекаемых для обсуждения проблематики развития (на страновом, регионально и муниципальном уровнях) и поддержания проектно-стратегической готовности к развитию.

[3] По понятию «антропоструктура» см. в частности: П.Щедровицкий «Экономические формы организации хозяйства и современные предпринимательские стратегии» — В ж.: «Кентавр», 1993, N 2, с. 2-7; в сб. «Программирование культурного развития: региональные аспекты», Вып. II, 1993.  // П.Щедровицкий «Меморандум-2, от 5 августа 1996 г.», журнал «Со-общение», №1(37), январь 2003 г.

[4] Связанных с идентичностью.

[5] См. Сергей Градировский, Татьяна Лопухина «Набросок типологии миграций», 2002 г.

[6] Под «несущей антропоструктурой» понимается совокупность ключевых институтов общественной связности. Под «противостоянием» понимается действия, направленные на размывание, подрыв традиционной антропоструктуры.

[7] Ассимиляция (от лат. assimilatio) — переработка до стадии утраты культурной инаковости (специфичности) нации или этнической, конфессиональной, какой-либо иной группы.

[8] Скажем, Реформация привела к тому, что значительная часть населения Европы покинула лоно католической церкви, причем новая протестантская идентичность очень быстро обрела свою политическую проекцию. Благодаря арабскому завоеванию Северная Африка, Афганистан и другие земли стали территорией ислама. Благодаря Конкисте католичество совместно с определенным типом европейского культуры восторжествовали на большей части американского континента, благодаря чему в дальнейшем и получившей название — Латинской Америки. Благодаря колонизационному тренду русского государства Киевская митрополия превратилась в крупнейшую Поместную Церковь мира.

[9] В предложенном определении подчеркнута лишь одна сторона категории «развитие». Имманентная потребность в развитии такой единицы как идентичность может быть, конечно же, абсолютно индифферентна к задачам конкурентоспособности.

[10] См. по этому поводу: Егор Холмогоров «Антропоток и структура идентичности», Константин Крылов «Идентичность и антропотоки», Ольга Выхованец «Антропоток. Определение, структура, механизм регуляции», Михаил Кутузов «Антропоток как системное понятие», Андрей Дахин «Аналитические вариации на тему «антропопоток» на страницах альманаха «Государство и Антропоток», 2002-2003 гг..

[11] Оба последних аспекта являют тип контекстуальной смены: фон внезапно поменялся, и фигуры предстали в ином свете. Тем самым, «фигуры» не осуществляли движения, но движение осуществилось. Яркий пример — распад СССР. И реформы, и революции всегда порождают антропоток и неизменно нуждаются в антропотоке.

[12] Речь идет о Глобальном Севере. Это страны, с точки зрения демографических процессов находящиеся по ту сторону демографического перехода, а с точки зрения экономических — по ту сторону индустриальной фазы.

[13] Именно в силу культурного, образовательного, квалификационного понижения качества массового (а не отдельного) иммигранта. Хотя, конечно же, для сторонников шпенглеровской модели, архаизация произойдет только относительно европоцентрированной оценки происходящего.

[14] «НКМ» можно представить, задав по одной оси квалификации по возрастанию в них интеллектуальной начинки, а по другой — условный перечень отраслевых (производства и услуг) позиций.

[15] Разработка исследовательской группы «Конструирование Будущего». См.: С.Переслегин, А.Столяров, Н.Ютанов. О механике цивилизаций. «Наука и технология в России», № 7 (51), 2001 г. — 1 (52), 2002 г.

[16] Традиционная фаза включает в себя несколько общественно-экономических формаций (типов хозяйствования): первобытнообщинную, рабовладение, феодализм.

[17] Под «рамочной идентичностью» мы понимаем тип идентичности, обеспечивающий связность различных культурных идентичностей.

[18] В индустриальный период такую солидарность обеспечивал институт «национального государства», какой институт обеспечит солидарность в постиндустриальный период — остается загадкой.

[19] «Вытягивание» рабочей силы осуществляется в двух плоскостях: массовая иммиграция в области неквалифицированной рабочей силы и эксклюзивная иммиграция/кроссмиграция в области высококвалифицированной. Причем «утечка мозгов» характерна не только для стран проигравшего социализма. Так, по данным Всемирного банка, «утечка» африканских мозгов на Запад обходится черному континенту ежегодно в 4 млрд долл. уже 10 последних лет.

[20] Используя термин «геокультура», еще не вполне устоявшийся в отечественной науке, мы учитываем ключевые для цели доклада коннотации. Для нас существенны следующие смысловые компоненты геокультуры:

a) Геокультура обозначает сохраняющуюся социокультурную связь бывших колониальных метрополий с территориями, находившимися ранее в их владении (причем эта связь тем крепче, чем выше был просветительский потенциал метрополии в период сосуществования).

b) Геокультурная общность, как правило (хотя и не исключительно), основывается на сохранении языка метрополии в их бывших владениях (доминионах, колониях, лимесе и т.д.) в качестве официального государственного (второго государственного), языка образования или языка культурной и/или деловой элиты.

c) Геокультурные связи, «сшивающие» индустриальный (а в настоящее время — эволюционирующий в постиндустриальный) мир с так наз. «третьим миром», являются важным фактором в политике натурализации «развитых стран», одним из критериев, позволяющим им различать во внешнем мире «своих», «почти-что-своих» и «чужих».

d) Наконец, геокультура оказывается одной из форм «культурной репрезентации пространства», в чем-то дополняющей так наз. «цивилизационный» (Тойнби-Хантингтон) подход, а в чем-то представляющей ему альтернативу.

[21] Для актуализации таковых идентичностей придется кое-чем пожертвовать — например, ложно трактуемыми «европейским единством» или «русскостью».

[22] Дело в том, что на наших глазах разрушается сложившийся за последнее столетие партийный спектр, сформированный «расколом» (кливиджем, по терминологии С.Роккана–С.Липпсета) в отношении к социальным последствиям индустриальной революции. Этот «раскол» в значительной степени определил существующее в западном мире партийное деление на «правых» (сторонников либеральной экономической политики) и «левых» (выступающих за государственное вмешательство в экономику с целью обеспечения социальной справедливости). Уже сейчас видно, что антропоток из стран третьего мира, в первую очередь из мира ислама в Европу и США (см. кейс №3), задает новый «раскол», создавая совершенно новые образцы либерализма и консерватизма. «Новые правые» постепенно сдвигаются к проекту некоей регулируемой закрытости, тогда как «новые левые» стремятся разрушить все ограничения на пути массовой миграции. В некоторой степени то же самое относится и к нашей стране, где проблематика антропотока постепенно выходит на первый план политического противостояния (свидетельством чему могут служить ожесточенные споры наших либералов и консерваторов относительно «Закона о гражданстве»).

[23] Христианская геокультура, например, сплотила на заре Средних веков жителей Римской империи и прежних варваров, смягчив противоречия между завоевателями и завоеванными, заставив видеть в иноплеменнике и иноземце собрата по вере. Аналогичный процесс развивался в рамках халифата. Геокультура Модерна сплотила на основе национально-государственной, а впоследствии и цивилизационной идентичности индустриальный центр Европы и ее аграрную периферию. Сегодня необходимо найти возможность сплочения Севера и Юга, для чего должны быть задействованы особые формы культурных идентичностей.

[24] Общественный (он же социальный) капитал.Putnam, одним из ключевых авторов, задающих тон дискуссии об общественном капитале, определяет его как «характеристики социальной жизни — сети, нормы, доверие, — которые побуждают участников к более эффективному совместному действию по достижению общих целей» (PutnamR. WhoKilledCivicAmerika? Prospect.1996). См. также: Дискин И.Е. «Экономическая трансформация и социальный капитал», Проблемы прогнозирования, 1997 №1 // Радаев В.В. «Понятие капитала, формы капиталов и их конвертация», Общественные науки и современность, №2, 2003 г. // Шихирев П.Н. «Природа социального капитала: социально-психологический подход», там же // Стрельникова Л.В. «Социальный капитал: типология зарубежных подходов», там же // Щедровицкий П.Г. «Общественный капитал, новое знание и политическая воля» — В газ. «Первое сентября», N22, июнь 2000. // Щедровицкий П.Г. «О доктрине развития Северо-Запада России: вопросы развития человеческого капитала и задачи системы образования» — СПб, 6 июля 2001 года.

[25] См. по этому поводу С.Градировский и Б.Межуев «Постнациональный» мир Третьей волны, 2003.

[26] См. в частности программную статью Щедровицкого П.Г. «В поисках формы». — В кн.: «Иное», том 2 [1995].

[27] Вызов со стороны антропотока и фазового перехода существующему набору политических идентичностей является одной из причин усиливающегося стратегического значения президентской власти. В этой транзитной ситуации партии — и, соответственно, законодательная власть — едва ли способны выдвинуть приемлемую для государства стратегию государственной политики в отношении антропотока, учитывающую всевозможные его аспекты — демографические, культурные, экономические, психологические. Поэтому сейчас, в ситуации структурной перестройки других политических институтов, президентская власть должна утвердить себя как сила, ответственная за сбалансированное и устойчивое развитие общества.

[28] Трудности, испытываемые президентской ветвью власти, в частности, соотнесение стратегических замыслов с мировым контекстом приходится начинать в момент, когда в России не произведено даже картографирование современного мира. Мы, конечно же, не ведем речь о сделанном еще во времена СССР, речь идет о создании новейших актуальнейших инструментов, в частности, геоэкономического и геокультурного атласов.

[29] Проект позволил собрать множество материалов, представляющих самые различные позиции по вышеобозначенным темам, а также развернуть обсуждение. Авторами интернет-альманаха «Государство и антропоток» и участниками дискуссии стали известные отечественные и зарубежные специалисты в области социологии, политологии, этнографии и истории: Владислав Иноземцев, Иммануил Валлерстайн, Амитаи Этциони, Анатолий Вишневский, Валерий Тишков, Андрей Рябов, Михаил Ильин, Жанна Зайончковская, Владимир Мукомель, Александр Янов, Александр Неклесса, Олег Генисаретский, Гейдар Джемаль, Светлана Лурье и многие другие.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.