Версия для печати

Русский путь – не европейский? Опыт сопоставления проектных контекстов современных российских и европейских городов

Европейский проектировщик, привычный к своему содержанию проектного контекста, не в состоянии спроецировать его на российские условия и не может предложить ничего, кроме общей красоты решения. То, что мы им заказываем — вовсе не то, что они в состоянии нам предоставить в наших условиях

Архитекторы Данияр Юсупов и Екатерина Ларина сравнивают содержание проектов новых европейских городов с основой концепций российских проектных инициатив.

С тех пор как Стабилизационный фонд нашей страны преобразовался в инвестиционный, инвестиционные инициативы стали приобретать всё более и более масштабный и смелый характер. Это проявляется и в возобновлении разработки проектов крупных жилых массивов. Ввиду попыток решить проблему с помощью европейских архитекторов, интересно сопоставить содержательные части проектных контекстов новых европейских городов с основой концепций отечественных проектных инициатив.

Революция. 1990-е гг. мы проспали

Вполне правомерно будет начать обзор архитектурной практики с Голландии. Тому есть сразу несколько причин.

Во-первых, в девяностых годах XX в. голландцы среди прочих европейцев выделялись чрезвычайной интенсивностью, как в разработке программ новых городов, так и в их реализации. Во-вторых, нелишним будет вспомнить, что именно голландская архитектурная мысль со своей наиболее разработанной к первой четверти прошлого столетия программой социального города по сути "запустила" отечественное градостроительство в первые послереволюционные годы. Едва ли не первой масштабной реализацией голландских программ (как на уровне применяемой типологии домов и квартир, так и на уровне структурной организации социальных связей в квартале) стали отдельные жилые районы рабочих в Петрограде и Иванове (новой столице пролетарского государства), построенные до 1923 г. Затем (1925–1927 гг.) уже при непосредственном участии нидерландских архитекторов были спроектированы и построены опорные форпосты индустриализации страны — Магнитогорск и Кемерово.

До середины минувшего века российское градостроительство развивалось в параллельном с голландским русле, оттачивая в деталях микрорайонную структуру, но к концу 1960-х гг. голландцы углубились в изощренный структурализм, чуждый прямолинейной прагматике градостроительства социализма. Между тем, по мере масштабного развертывания микрорайонной структуры городов становилось всё более и более ясно — в ней кроется глубинный системный кризис, и выражается он именно в пространственном формате. Протяженные сегменты домов-этажерок, пронизанные дискретно и эпизодически используемым коммунальным пространством коммуникаций, чреватым криминогенной обстановкой и антисанитарией, неясно кому принадлежащее придомовое пространство, также представляющее собой границу конфликта публичного/приватного пространства, квартиры-ячейки, отсутствие удобно организованной связки жилья и парковки частных автомобилей и прочее в том же духе (помните популярный оборот в объявлениях по продаже квартир "первый и последний не предлагать") — вот типичные черты такой застройки. 

Рисунок 1
Макет района Балмермеер
Увеличить рисунок (1,01 МБ)

В конце 1970-х гг. на западе Амстердама был реализован масштабный проект жилого района Балмермеер — на тот момент последнее слово микрорайонной планировки города. Дома галерейного типа образовывали гигантские пространственные гексагональные ячейки. В каждом дворе располагалось по живописному озеру. Все дома имели свободные этажи на первом и втором уровне для встроенной инфраструктуры обслуживания. Но масштабная строительная инициатива закончилась масштабным же провалом — предлагаемая типология жилья не была востребована целевой группой потребителей в таком объеме. На рубеже 1990-х гг., одновременно с застройкой Балмермеера, появился целый ряд мелких проектов, разбросанных по другим районам города. Именно этим небольшим проектам, расположенным ближе к центру Амстердама, и отдали предпочтение потенциальные покупатели. Балмермеер же в итоге заселили выходцы из получившего в 1975 г. независимость от Нидерландов Суринама. Люди, поначалу купившие квартиры в этих домах, стали стремиться от них тем или иным образом избавиться. Первоначальный контингент сменяется студенческим, а затем и безработными, маргиналами, наркоманами и просто малоимущими. Случайный инцидент – упавший на один из домов в 1989 г. самолет — определил бесповоротный конец парадигмы крупноблочного строительства. Конверсия стратегически выгодного направления развития города была запущена в совершенно новом пространственном формате.

К исходу 1980-х гг. окончательно созрела альтернативная концепция пространственной модели развития современного города — программа высокоплотного низкоэтажного жилья. Она в значительной мере сближала чаяния потребителей и девелоперов. Возведенные дома представляли собой блокированные по горизонтали (или иным, более сложным, образом) многоуровневые квартиры, каждая из которых имела собственный вход с улицы и собственный выход непосредственно к встроенным парковкам автомобилей, обладала садом либо палисадником, либо террасой, либо садом на крыше. Такая компонентная база, поддержанная соответствующими инженерными решениями, смогла адаптироваться к широкому диапазону различных условий конфигурации и рельефа участка. Она также располагала к большей индивидуализации и типологическому разнообразию предлагаемого жилья. Девелопер получил возможность учесть значительно больший диапазон интересов потребителей, предлагая им ассортимент продуктов с различными свойствами в рамках одной и той же ценовой категории. 

Новый пространственный формат предполагал способ жизни, весьма схожий с индивидуальным жильем, сохраняя при этом все преимущества высокоплотной интенсивной урбанизированной жизни, присущей городам, и одновременно, как мы увидим, стал эффективным инструментом регулирования социальной среды таких городов. Появился отдельный термин, описывающий специфику такой среды обитания — rurban (rural urban — то есть сочетание сельского пространства и городского образа жизни).  Новая градостроительная парадигма снискала поддержку всех участников рынка и стартовала в начале 1990-х гг. в виде программы VINEX: формат застройки нового жилья был описан и по всей Голландии появились площадки под его строительство.

Три Алмере. Руины будущего

Алмере — типичный новый голландский город, расположенный к Северо-Западу от Амстердама, занимает отвоеванные у моря более 40 лет назад территории. Вместе с Лелиштадтом он является важной составной частью — северной оконечностью — Ранштадта (кросс-голландского супергорода — сплошной полосы поселений вдоль западного побережья страны). Тот, в свою очередь, является ядром более масштабного проекта Дельта Метрополис (цепь голландских городов в дельте Рейна) — важной составной части "Большого Банана", объединя, ющего метрополисы Голландии, Бельгии, Франции и Германии.

Рисунок 2
Жилой район в г. Алмере  
Увеличить рисунок (498 КБ)

Сам город состоит из четырех частей, две из которых — Алмере-Хафн и Алмере-Штадт — были построены на рубеже 1980-1990-х гг., третья — Алмере-Байтен-Зюйд — построена в начале нынешнего века, а Алмере-Байтен-Ноорд еще пока построена не до конца.

Пример этот характерен тем, что реализуется последовательно частями. Градостроительный эксперимент идет почти в режиме онлайн. По мере возникновения проблем с уже построенными частями города девелоперская программа срочно корректируется. Главное следствие эксперимента состоит в осмыслении того, что такое город на самом деле.

Первые построенные районы города  — Алмере-Штадт и Алмере-Байтен-Зюйд — столкнулись с важной социально-экономической проблемой. Стремясь скорее набрать массу первичного населения, девелоперы предложили покупателям максимально доступное жилье в новом городе на новом месте по минимальной цене (то есть с минимальной же себестоимостью). В результате первичный контингент нового города по своему качеству оставлял желать много лучшего — основная масса жителей имела достаток весьма средний, все они ездили за основными потребительскими функциями в Амстердам. Вместо городского пространства образовалось "пространство покидаемого обитания", "оживающего" лишь на короткое время с утра и вечером. 

Минимизация себестоимости домов новой типологии также сказалась не лучшим образом — многие из них пришли в обветшалый вид задолго до окончания выплат по ссудам и кредитам, произошло общее визуальное "проседание" городской среды. Хозяева приступили к сдаче квартир группам малоимущих съемщиков — многолюдным семьям эмигрантов и студентам. Диапазон имущественного ценза жителей весьма сузился в сторону деградации, что негативно сказалось на идентификации новых городов.

В результате серьезно скорректировалась программа освоения еще не застроенных городских территорий — она стала включать большее разнообразие форм жилья. Низкоэтажная застройка блокированными квартирами дополнилась многоквартирными домами башенного типа. Башни эти также имели достаточное типологическое разнообразие — например, там были башни, собранные из двухуровневых квартир (как бы намек на вертикальную компоновку той же типологии, из которой набран "ковер" остальной застройки).

Кроме того, было введено как правило совмещение жилья разной типологии в пределах одного квартала (участки отдельно стоящих домов по индивидуальным проектам сменяются полосой застройки из домов, сблокированных по четыре квартиры, далее следует участок ковровой застройки, и, наконец, жилые башни). При этом каждый следующий тип жилья является как бы переходным для двух соседних. Типы и размеры жилья варьируются в пределах одного квартала.  При соблюдении правильных размеров и структуры застройки среди жителей квартала, различных по социальному статусу, образуется внутриквартальная общность, которая гораздо сильнее общности внутри социальной категории. Таким образом, новый пространственный формат являлся также и инструментом снижения эффекта социальной и имущественной сегрегации.

Однако поток критики в отношении новых городов и программы VINEX не иссякает и по настоящее время. Да, изобретателям новой градостроительной парадигмы удалось создать подробно описанный во многих деталях "жилой ландшафт". Но при всех прочих достоинствах, одно обстоятельство едва ли не перечеркивает их напрочь — это не города, а просто обитаемые пространства. Есть еще один штрих, без которого пазл города не сложится в завершенную картину. Конечно, в эпоху постиндустриального развития градообразующим фактором является само жильё (в достаточном количестве, чтобы создать устойчивый разнообразный спрос на услуги). Но в город просто необходимо вернуть функцию места приложения труда, создания продуктов — виртуальных или материальных, иначе он перестанет существовать как поле интеракции между городскими сообществами, а понятия "городская жизнь", "городская среда" потеряют существенную часть смысла.

В настоящий момент в Алмере-Штадт завершается строительство нового центра города, включающего новые офисные и банковские функции, театр, комплекс дорогого жилья, спортивный, развлекательный комплекс с кинозалами и новый квартал торговли перемешанной с жильем.

Общим поучительным итогом этого эксперимента явилось не только то, что новый город на вид разительно отличается от типичных представителей предшествующей эпохи, сколько понимание, что в современном городе необходимо иметь достаточно развитое разнообразие форм урбанистической жизни и широкий диапазон социальных категорий горожан. Это дает возможность больше разнообразить содержательность городской жизни, что повышает её привлекательность для потребителя. По сути, мы имеем дело с возвращением на принципиально новом уровне к пониманию пространственного формата городов средневековья, в которых вызревали основы современной европейской цивилизации.

Модель Кронсберг

Немецкая модель нового города наиболее ярко и показательно проявилась в проекте жилого района Кронсберг. Квартал для работников ЭКСПО-2000 сам стал выставкой всех современных представлений о жилой среде, а одновременно и прототипом городов ближайшего будущего.

Применяемая в районе типология жилья — эволюционное развитие представления о современном городе. Здесь мы видим многоквартирные дома с выраженной диверсификацией типов квартир по вертикали (квартиры в первых этажах имеют выделенные по уровню придомовые садики, квартиры на крышах — обширные террасы), уже знакомую нам по голландским примерам строчную застройку многоуровневыми квартирами, блокированными по горизонтали, и дома "павильонного" типа, где квартиры открыты на две или три фасада дома, приближаясь к качеству индивидуального жилья.

Основываясь на положениях Agenda 21 (известная нам "Повестка дня на 21 век")[1], немецкая программа фокусируется на экологических аспектах городского жилья. Полагая конечной целью снижение выброса углекислого газа до 60% от существующих весьма жестких стандартов, "Модель Кронсберг" показывает, что это действительно возможно, и устанавливает новый список технологических требований к жилью "Кронсберг Стандарт" с перспективой на распространение этого списка в обыденной практике. Проект предлагает ряд инженерных решений в разделах оптимизация эффективности энергопотребления, программу рационального использования воды и земли, мусоропереработки, интерактивную связь с окружением.

Все вышеназванные пункты тесно связаны по функциям между собой. Так, собранная с крыш зданий вода, нагретая через систему солнечных теплообменников, встроенных в те же крыши, хранится в подземном резервуаре и используется в системе теплоснабжения и кондиционирования зданий, а также в системе горячего водоснабжения бытового водопровода. Ряд решений предусматривает специальную конфигурацию зданий, функционирующих как единая система кондиционирования (внутренний неотапливаемый атриум, нагреваемый через светопрозрачную крышу солнечной энергией и служащий температурным аккумулятором).

Особый пункт программы — связь с окружением, предусматривает, в частности, устройство вокруг города ферм эффективного сельскохозяйственного производства, отходы которого через систему биоболот являются источником газа, электричества и воды для непитьевых нужд.

Итак, концептуальная основа проекта представляет собой симбиоз социо-культурных, структурно-организационных и инфраструктурных программ, без которого немыслим современный город как продукт осознанной проектной деятельности.

Ита-Хельсинки, Арабианранта

Еще один подход к социальному контексту как основе градостроительной программы освоения новых территорий представлен серией проектов развития Восточного Хельсинки. С середины 1990-х гг., начиная с самой восточной окраины Большого Хельсинки — жилого района Вуосаари, строительство жилья планомерно движется к центральной части города, последовательно осваивая выгодную в экономическом отношении береговую линию Балтийского моря. Образцом нового девелопмента стал жилой район Арабианранта на границе нынешней городской черты финской столицы.

Рисунок 3
Жилой район Арабианранта в г.Хельсинки
Увеличить рисунок (1.07 МБ) 

В основу его проектного контекста положена развитая программа социального менеджмента, сфокусированная на вопросах отношений между различными социальными категориями. Жилой комплекс включает многоквартирные дома, квартиры которых смешивают две целевые группы потребителей — студентов расположенных в районе образовательных учреждений культуры и дизайна и пожилых состоятельных граждан. Пара квартир для студентов соединена с квартирой для стариков. За оказание внимания к пожилым соседям студентам предоставляется скидка на оплату жилья. Студенты обеспечивают динамичную интернациональную нерегулярную в течение дня и по сезонам года "анимацию" городской среды, старики же составляют основу стабильного населения с постоянным и размеренным спросом на услуги. Последние также образуют социальную категорию, "переходную" к следующему компоненту жилой среды — относительно дорогим муниципальным квартирам под съем с видом на море для состоятельного среднего класса. Все четыре составляющих социального контекста находятся в последовательной неконфликтной логической связке друг с другом, и все вместе образуют положительную идентификацию жилого района для потребителя.

Арабианранта является счастливым исключением из весьма устойчивой последнее время общегородской тенденции.

Во многом столь бурное строительство обусловлено появившейся у потребителя возможностью получения больших и довольно дешевых ссуд. Однако, возросшая доступность жилья привела к чрезвычайному взвинчиванию цен, нечуткому даже к увеличившемуся объему предложения. Это приводит к тому, что строительство дорогого жилья на взморье рентабельно даже в условиях неполной реализации квартир — береговая линия ускоренно захватывается дорогими полузаселенными домами. Вместе с тем среднему потребителю приобретение квартиры или дома в глубине материка в отдалении от центра и двух машин для обеспечения связи семьи с городом выходит существенно дешевле выплат по ссудам и кредитам на выгодно расположенное дорогое жилье. Условия рынка, по сути, стимулируют распространение дешевого жилья вдали от города, бессмысленное удлинение транспортных связей, увеличение трафика, маятниковую миграцию и ухудшение экологической и социальной ситуации.

Надо отметить, что российский рынок жилья весьма расположен к той же тенденции. И сколь бы тонко ни был выстроен социальный контекст, он может быть легко перечеркнут более подвижными реалиями экономической ситуации. В упреждение этого в Хельсинки вводятся правила программируемой ренты на жильё.

Екатеринбург 2. Новый город лучше старых двух

Отечественные проекты весьма существенно отличаются от европейских масштабными размерами и в этой части практически не имеют прямых аналогов.

Рисунок 4
Карта предполагаемой застройки жилого района "Академический"
Увеличить рисунок  (683 КБ)

Жилой район Академический под Екатеринбургом — один из первенцев жанра проектов комплексного освоения территорий вне пределов влияний столиц, и в этом смысле он представляет благодатное поле для критики, но вместе с тем он наглядно демонстрирует системные отличительные особенности отечественных проектов.

Российские девелоперы избегают привлечения отечественных градостроительных бюро на стадии выработки концепции по нескольким причинам. Конечно, наши проектные институты выполняют вполне грамотные проекты, но их контекст состоит из скучных предписаний и проверенных временем традиций, основа которых вызрела задолго до вступления в силу современных экономических реалий.

Попытка привлечь видного российского архитектора к работе над "Академическим" также к успеху не привела. Подготовленный проект вышел слишком "визионерским", в его основу легла графема, вовсе не распознаваемая с уровня пользователя пространства. Выход был найден в привлечении архитекторов из другого мира, где проектировщикам знакома содержательная часть "пробивных" концепций. Предпочтение в России традиционно отдается европейцам, имевшим опыт работы на отечественной территории — и, voila, концепция "Академического" поручена французскому бюро, уже прославившемуся проектом набережной в Волгограде.

С лету сделан "правильный" заход — в основу проекта ложатся умиротворяющее всех заинтересованных лиц ландшафтное решение и прямолинейная девелоперская программа. И сразу же возникают опасения — как проект, который в состоянии абсорбировать весь платежеспособный спрос Екатеринбурга на ближайшие пять лет, повлияет на социальную обстановку в городе? Скажется ли положительно "взрыв" экономической ситуации рынка жилья в городе столь масштабным вмешательством? Во всех этих смыслах проект представляется преступлением против контекста среды, что совсем нетипично для европейских проектов.

Неизменно приходишь к выводу: манера выработки решения у европейских архитекторов по какой-то причине решительно меняется на нашей территории — социальная программа полностью привязана к классу жилья, уложенного широкими концентрическими кольцами вокруг ядра: нет ни смешения социальных групп в пределах квартала, ни структурной прорисовки кварталов, образующих выраженные "соседства", ни соединения различных типов жилья в рамках выделенного "соседства", не говоря уже об инженерной инфраструктуре в духе "устойчивого развития". В итоге образуется привычный нам "советский" город, украшенный тотальным ландшафтным решением и кварталом элитной и офисной застройки.

Всё это, увы, говорит лишь о том, что разработчики проекта весьма туманно представляют себе конечного пользователя пространства, те экономические обстоятельства, которыми обусловлено его поведение, социальный состав городских сообществ российских городов и характер их взаимодействия, что разительно отличается от европейских городов.

Европейский проектировщик, привычный к своему содержанию проектного контекста, не в состоянии спроецировать его на российские условия и не может предложить ничего, кроме общей красоты решения. То, что мы им заказываем — вовсе не то, что они в состоянии нам предоставить в наших условиях.

Итог обычно таков: европейцы своей "европейскостью" обеспечивают пробивную силу концепций, им же поручается проектирование якорных и имиджевых объектов (эффект "участия звезды", обеспечивающий высокую стартовую динамику продаж), основную же массу жилья эконом-класса проектируют российские проектировщики, непосредственно знакомые с отечественным строительством, а насущные и прагматические вопросы (которые и призвана освещать концепция) полностью замещены эстетической привлекательностью.

Так будет до тех пор, пока мы сами, с оглядкой на европейский опыт или без неё, не выработаем собственные общие представления о способе жизни, методе использования нашего пространства, увязывающих все объекты в городе в общую ткань городской жизни, что, в конечном счете, и является основанием к выработке концепции генерального плана города.