Главная ?> Повестка дня ?> Президентская повестка 2000-х ?> Из материалов повестки: 2000-2003 ?> Без карт, без компаса, без поставленных задач, или На что обречена российская диаспоральная политика в ближнем зарубежье

Без карт, без компаса, без поставленных задач, или На что обречена российская диаспоральная политика в ближнем зарубежье

Ситуация критична: нас, русских, слишком мало. Этнических русских — ещё меньше. В отношении к исторической территории — устрашающе мало; даже когда русским назовет себя "всяк сущий в ней язык" — всё равно мало. Отсюда сверхзадача: как нам задать новую идентичность, на каких таких основаниях, чтобы многочисленые народы комплементарно вошли в мир , который мы называем Русским Миром?

Я бы хотел высказать несколько принципиальных тезисов, которые, возможно, кому-то покажутся резкими. Но такая резкость, если она и имеет место, обусловлена необходимостью сдвинуть с мёртвой точки ситуацию, которая практически никого — ни в России, ни в её окружении — не устраивает и которая является развращающей и опустошающей по отношению как к российскому государству, его правительственному чиновнику, так и к ближнему русскому[1] зарубежью.

Искушение

Начну со старого тезиса[2]: то, что диаспоральная политика все 90-е годы Россией не проводилась, оказалось в большей мере благом, чем злом.

Почему? Потому что, если бы диаспоральная политика проводилась той конкретной властью, которую мы имели, с теми конкретными общественными ожиданиями, которые все эти годы доминировали, теми конкретными силами, которые все эти годы считали своим долгом что-то в этом направлении делать, то она проводилась бы по этническому водоразделу, с большими моральными и историческими издержками и потому нанесла бы куда больше вреда, чем пользы, неизбежно разрушила бы что-то важное, что сегодня пока ещё существует, что сохранило самое себя в ситуации невмешательства.

Почему? Потому что, во-первых, диаспоральная политика не может осуществляться в неком социально-политическом вакууме — она не самостоятельна . Такая политика разворачивается наряду со многими другими политиками. Если эта целостность (пакет политик) кем-то задаётся, деятельностно формулируется, тогда там найдёт себе место в том числе и диаспоральная политика. В противном случае — а это и есть лицо современной российской власти[3] — мы не имеем ни одной из возможных и насущных полноценных политик. (Хотя, конечно же, есть люди, организации, институты, которые целенаправленно, по долгу службы или по зову сердца этими вопросами занимаются и могут внести существенный вклад в дело диаспорального строительства; но вклад вне стратегии, даже если он положителен, то мимолетен, но куда чаще — разрушителен).

Во-вторых, только указав на то, какое государство мы строим, какую Россию мы видим через 20, 30, 50 лет, мы сможем определиться с основными принципами диаспоральной политики, в том числе с границами объекта как такового, а значит с важнейшей загадкой постсоветской истории: где проходит граница (если не брать в расчёт суженного юридического толкования, что соотечественники наши — это те, кто имеют российское гражданство) между нашими соотечественниками и всеми остальными? А значит, многие другие народы — крымские татары, осетины, армяне, киргизы, украинцы, русские евреи, выехавшие в Израиль, все они (или часть их) — соотечественники или нет?

Преждевременное проведение границ — искушение 90-х. Вычёркивание миллионов людей, оказавшихся за пределами административных границ федерации из реестра соотечественников, — мораль 90-х.

Карта

Второй тезис. Я считаю, что за все эти годы карта постсоветского пространства, с которой можно снять (или, опираясь на которую, можно было бы выстроить, развернуть) политическое действие, так и не была предложена. Понятно, что есть многочисленные описания болевых точек, действительно озвучены важнейшие проблемы, связанные в том числе с возмутительными случаями обиды русского человека, русской культуры, русского языка (причём не так уж редко, и надо иметь мужество признать, что такое отношение психологически мотивировано). Но случайным образом перечисленные проблемы или вызовы не есть карта .

Сегодня трудно возражать против того, что в последние десятилетия XX века сложилась принципиально новая ситуация и теперь мы имеем дело с иными геоэкономическими и социокультурными картами, которые связаны с изменениями[4]:

(а) принципов международных отношений — отмена Вестфальской парадигмы, переход от принципа равного суверенитета к принципу избирательной легитимности ;

(b) характеристик новых субъектов взаимоотношений — появление нового поколения регулирующих организаций "клубного" типа, например, таких, как G7;

(c) роли и места национальных государств, которые утратили статус субъектов развития, превратившись в ансамбли противоречивых интересов, "в несистемные коллекции хозяйственных и социокультурных регионов, диспропорции между которыми растут быстрее, чем происходящие процессы адаптации к глобальной ситуации"[5];

(d) понимания границ — границы стали более динамичными, множественными, они расслоились на реальные границы, формальные и мнимые, границы, проводимые на основании различных принципов[6].

И главное: эти новые "карты" хоть и тяготеют к новой гео-устойчивости, но на протяжении ближайшего времени, по-видимому, будут принципиально изменчивыми. С такой подвижной реальностью и придётся иметь дело политику. Ко всему этому российская политическая элита должна быть подготовлена. Но новых — социокультурных, геоэкономических, геокультурных — карт постсоветского пространства как не было, так и нет. Нет карты — нет и действия.

Но нет не только карты, а, если переходить на штабной язык, нет и компаса, нет и жёстко поставленных задач, которые проистекают исключительно из стратегии. Отсутствие культуры стратегичности — типичная черта постимперского времени. "И высоты будут им страшны, и на дороге ужасы." (Еккл.12.5.)

Новая целостность

Тезис третий. Так как мы вступили в тот период, когда страна (Россия) и государство (РФ) совпадать перестали, и так как это произошло внезапно, и к этому никто специально не готовился, то ни Российская Федерация, ни остальные члены Содружества независимых государств, ни само это Содружество социо-культурно или социально-политически устойчивыми организованностями не являются. Другими словами, все это временные образования, формы "нащупывания будущего" и расставания с прошлым (пресловутый "цивилизованный развод"). Более того, СНГ с некоторого времени превратилось чуть ли не в главный тормоз складывания Россией и её союзниками новой пространственной целостности[7].

СНГ на протяжении 9 лет своего существования не смогло обеспечить главного: режима свободной торговли, преодоления искусственных таможенных преград для движения товаров, услуг, капитала и квалифицированного труда и режима культурно-языкового единства. Реакцией на эту беспомощность стало появление целого ряда паллиативных оргструтур. Самые разрекламированные из них это российско-белорусский союз, или ГУУАМ, проект суть которого в обращении на себя внимания, своеобразный "бунт лимитрофа". Для всех участников Содружество превратилось в некую ритуальную форму, священную корову, некие договоренности от которых неудобно отказаться в силу скорее сентиментальных, чем практических убеждений. Поэтому если Содружества вдруг не станет, все облегченно вздохнув постараются этого даже не заметить. Но его не станет только в одном случае, когда у России появится новый евразийский проект. А пока все будут ждать.

Россия пребывает в поисках формы[8]. Ей нужна новая целостность — геокультурная, геополитическая, геоэкономическая, "вырезать" которую можно только поверх существующего постсоветского субстрата, ибо современные границы РФ на многих участках случайны[9], но главное, что не эти границы в наступающем веке будут играть решающую роль.

Поэтому, оставив административные границы в покое (пресловутый принцип нерушимости границ), предстоит выявить, провести ряд других, которые и будут свидетельствовать о пределах тех или иных типов деятельности, сфер влияния, компетенций, осуществляемых субъектами развития России. Это мы и называем Русским Миром.

При таком подходе встаёт проблема опорных точек: смогут ли стать таковыми анклавные территории — Кёнигсберг, Приднестровье, Крым (Севастополь), Абхазия, Южная Осетия и т.д.? Если "да", то появление анклавной политики России — вопрос лишь времени.

А пока Россия явно запаздывает. В то время, когда Запад активно перекраивает границы, очерчивая рубежи Новой Европы, Россия все свои силы бросает на сохранение status-quo. Тактика, направленная на удержание существующего, приводит ко всё новым потерям. (Но, бог с ней с тактикой, если за этим лежит некая потаённая стратегия? Это станет понятно лет через 20-30.)

Сегодня историческая политика собирания земель должна быть переосмыслена как политика избирательного включения . На этой политике сегодня складывается субсидиарно выстраиваемая культурная империя объединённой Европы[10].

При этом новая целостность сложится не только из московской политики "избирательного включения", но также из участия окраин в такой дифференцированной интеграционной политике. Я хочу подчеркнуть: та Россия, которая нас ждет, осмысляется не только внутри Садового кольца, не только по ту сторону кремлевской стены, но и по краям России, и вне России — и не только с позиций недругов России (a la Бжезинский), но и русскими людьми, оказавшимися вне границ РФ и не утратившими чувства Отечества. Для них восстановление целостности есть акт восстановления права на безопасность и права на Родину. Право на Родину, общинное право, сегодня подмято другим, мощно продвигаемым Западом концептом прав человека. Это крайне болезненный и "болезнетворный" перекос.

В попытке повлиять на описываемый процесс мне с коллегами неоднократно приходилось "провоцировать" интеллектуалов Приднестровья, Крыма и других русскокультурных "островов", а также многочисленных диаспор (бишкекской, латвийской, др.), формирующихся по всему периметру РФ, и просто симпатизирующих нам армян, киргизов, украинцев: пожалуйста, сформулируйте, какая вам нужна Россия, как будущая геополитическая, геокультурная целостность, чтобы вы ощущали себя в безопасности, чтобы у наших народов оказалось совместное будущее и чтобы вы чувствовали, что в этом совместном будущем вы и мы существуем осмысленно?

Этот призыв пронизан уверенностью в том, что будущая Россия сложится только в ситуации, когда все пожелавшие населять её народы осуществят некий деятельностный вклад в пространство общежития (что, собственно, и есть империя — империя как пространство, в котором удобно и безопасно совместно жить). Но при этом империи не соучреждаются. Следовательно, остается открытым вопрос: кто примет на себя системные риски и тяжкий труд культурного империостроительства?

У сторонников же построения сугубо национальных государств (а таких "полна коробушка" на всем постсоветском пространстве) есть одна проблема обусловленная современным положением дел: не национальные государства будут играть решающую роль в международном конкурентном противостоянии в XXI веке[11]. Полнота суверенитета в наступающем мире удерживается не ставшими за последние два века традиционными государственными единицами (по типу nation state), а новыми субъектами международной жизни — "странами-системами", такими как США (со всей совокупностью их зон интересов), Шенген (ЕС) или Китай. Поэтому у России нет необходимости отвлекаться на то, чтобы вредить правительствам стран лимитрофа, поощрять конфликтное поведение русских общин. Новая целостность — если она сложится и мы не переживем "евразийский апокалипсис" — сложится поверх границ (в рамках новых рубежей, уже сегодня прорисовываемых теми, кто смеют).

Понятно, что в государственных интересах заложено проведение прагматично-жесткой, порой циничной политики в отношении других государств. Но конфликт между носителями германских, французских, итальянских и австрийских интересов не мешает складыванию совершенно нового, крайне важного для будущего европейских народов международного организма — Европейского сообщества.

При этом мы понимаем (и регулярно с этим сталкиваемся), что узость мышления постсоветских местных элит является одним из самых серьезных препятствий для работы "поверх барьеров"[12]. Поэтому России предстоит вырастить новое поколение “граждан” Русского Мира, тех, кто своей средой обитания назовут бескрайние просторы русскокультурного архипелага, тех, кто в своей деятельности обопрутся не на скудеющие ресурсы своих национальных государств, а на инфраструктуры русскокультурных сетевых сообществ.

Разнообразие сущего

Тезис четвертый: постсоветское пространство представляет собой сложно структурированный объект; следовательно, работа с разными фрагментами этого пространства должна строиться на различных принципах. И дело не только в способности отличать ситуацию от страны к стране, что, собственно, стало складываться совсем недавно. Этого недостаточно: дифференциация должна быть многоплановой, учитывающей типы границ и объектов.

Есть мнение, что сегодня на постсоветском пространстве "российских" диаспор как таковых нет (если, конечно, не понимать диаспоры коммунально, т.е. как всякое проживание вне исторической Родины). Если же допустить, что диаспора каким-то образом структурирована (что собственно и превращает аморфную среду в диаспору ), то такой соорганизованности практически нигде нет. Поэтому нами было введено понятие протодиаспоры. Да, есть места, где наблюдается "диаспоральный фон"[13], следовательно, где появление диаспоры, что называется, ожидается "с года на год". Но есть места, в отношении которых уже сегодня очевидно, что там никакой нашей диаспоры не образуется, а есть и такие, в отношении которых — несмотря на наличие русского и русскоязычного населения — можно сказать, что они ничего диаспорального в себе не несут.

Так, Крым и Приднестровье диаспоральными объектами не являются[14]. Это анклавы, более того, русскокультурные анклавы, оказавшиеся в силу некой исторической заданности вне Российской Федерации (точно такие же, как Калининградская область, которая в силу обратных обстоятельств оказалась в составе РФ, что, кстати, может свидетельствовать об особой миссии данного региона, проявление которой возможно уже в ближайшее время). Но и Донбасс, Харьковщина (Слобожанщина), Северный и Северо-восточный Казахстан также не являются диаспоральными объектами. Это края, "выползшие" за государственные, административные границы, края русской геоплатформы — назовем их шельфами.

И анклавы, и шельфы — суть территории, откуда русские люди уезжать не собираются, ибо не считают себя там чужими и, что главное, не окружены чужими, не растворены в чужом. В силу этого у них другой тип сознания. Они на своей земле и поэтому отъезд если он и происходит у части населения, то только по социально-экономическим причинам. Это не отъезд на Родину, это экономическая миграция из неблагополучного региона в более благополучный. В отношении подобных мест Россией должна проводиться какая-то другая не диаспоральная политика. Однако она пока даже не названа, а что не названо — тому не быть[15].

Подытожим сказанное: России предстоят разные типы работ (различные политики) в отношении социокультурно выделенных территорий, порой являющихся частями иных государственных организмов. Для этого необходима работа по вычленению, по крайней мере, пяти типов пространств:

территории, настолько "враждебные" русскому началу, что после миграционного исхода (в одну или несколько волн) остатки русскокультурного сообщества будут там со временем ассимилированы[16];

территории, на которых уже формируются или в ближайшем будущем возможно формирование диаспор;

территории-анклавы;

территории-фронтиры или шельфы, образовавшиеся в результате несовпадения государственной границы Российской Федерации и ее социокультурного "кордона" [17];

территории, в принципе комплементарные России, хотя не являющиеся ни ее анклавами, ни шельфами и не несущие диаспорального фона (например, отдельные области правобережной Украины или Армения с Арцахом).

Теперь с полным основанием я могу возвратиться к тезису о том, что современному российскому политику не передан ни инструментарий, ни ценностно-целевой ряд, опираясь на которые он смог бы отнестись к постсоветскому пространству политически[18].

Бессмысленность существующего

Тезис пятый: многие "очевидности", гуляющие по страницам СМИ и коридорам власти, равно как и многие решения, принимающиеся без достаточной рефлексии, делают бессмысленной деятельность целого ряда ведомств и редких проектов в отношении постсоветского пространства. Поэтому спешить не надо. Приведём только три примера преждевременных и явно не последовательных, не доведённых (и не могущих быть доведёнными) до конца действий в отношении бесспорных язв постсоветского пространства.

Пример первый. Многим известно чувство брошенности у русского населения, например, Средней Азии. Здесь главная проблема кроится в том, что у среднеазиатских русских нет за душой никаких смыслов. На самом деле они не знают ни того, зачем им уезжать, ни того, для чего им оставаться. У них есть некоторый ряд инстинктов — инстинкт самосохранения, инстинкт безопасности, желание, чтобы их дети не оказались в такой же ситуации, как они сами. Но все это ещё не смыслы. В этой ситуации нужно было не деньги давать, а смыслы транслировать (если бы у самих были…): почему так произошло, каков в этом большой (т.е. выходящий за рамки семейных и индивидуальных жизненных стратегий) смысл, когда и в результате чего станет лучше, какое поведение в сложившейся ситуации нравственно, что нужно знать желающим сохранить свой язык, свою культуру, свою идентичность, как относится к новому государству и никуда не исчезнувшей стране и т.д. Ведь человек с осознанием своего нынешнего проживания как не случайного , с осознанием что происходит и в как возможно сопротивление, если ищется оно — живёт не захлебываясь в собственной беспомощности и тотальной бессмысленности. При этом не очевидно, что для решения подобных проблем нужно государство, в качестве основного экспортера смыслов. (Это к вопросу о развитости неправительственного сектора — общественных организаций.)

Другая проблема: поддерживать или нет русскую миграцию в РФ? Многие считают, искренне сопереживая, что конечно же "да", и многое делают для такого возвращения. Но эти действия не основательны, ибо лишь когда мы ответим, какая Россия нами проектируется, нами ожидается или предполагается, только тогда сможем ответить на вопрос, а нужна ли России возвратная миграция и, следовательно, нужно ли её поощрять[19]. Если мы превращаемся в этнократическое государство по типу целого ряда европейских держав или в такую моносоциокультурную среду, коими являются Япония, Корея, Армения, тогда — да: "евреев в Израиль, русских в Россию". Если же мы существуем как страна-система, как культурная, гуманитарная империя, тогда мы в “оттоке” не заинтересованы, ибо и там, за государственными границами земля не чужая, ибо и там наша сторона, страна (ещё раз напомню о различении понятий страна и государство). Более того, возможно, что тогда нам нужна ещё одна общегосударственная “провокация” по формированию новой миграционной волны, так сказать, новая колонизация окружающего Россию пространства[20].

При этом остается вопрос типологии постсоветского пространства, конечно же есть территории с которых русское население нужно вывозить, эвакуировать, а есть с которых русские и сами никогда, ни за какие коврижки не сдвинутся, ибо факт передачи их территории в состав иных (не России) государств, собственно не есть основание для переезда (например, Крым, Донбасс или Северные территории Казахстана). Тамошнее население скорее действует по формуле: если в дом пришла беда, нужно защищать дом. Иногда вплоть до создания собственной государственности — как самой эффективной из известных форм защиты своих интересов (ex. Приднестровье).

Третий пример: странная, но симптоматичная попытка "обрезания" имперского народа — регулярно предпринимаемые попытки по вычленению национального этнического ядра (публикации в "НГ" Гавриила Попова, Александра Севастьянова и др.). Вопрос: подо что? Под какой тип государственности? Под какие виды работ в системе международного разделения труда? Наконец, под какое пространство ответственности (пределы наших границ)? Ведь ситуация критична: нас, русских, слишком мало. Этнических русских — ещё меньше. В отношении к исторической территории — устрашающе мало; даже когда русским назовет себя "всяк сущий в ней язык" — всё равно мало. Отсюда сверхзадача: как нам задать новую идентичность, на каких таких основаниях, чтобы многочисленые народы комплементарно вошли в мир , который мы называем Русским Миром[21]? Вопросу Юрия Громыко: "Возможен ли русский мир в нехимерической национальной форме?" уже много лет.

Разговор о складывании новой целостности упирается в вопрос: а какими ресурсами мы обладаем; не в привычном смысле этого слова, но в специальном, т.е. такими ресурсами, наличие которых и способность работы с которыми и позволяют осуществлять парадигмальные сдвиги?

Ресурсы настоящего

Обычно приходится слышать о неистребимых опасностях, трагичности дня настоящего и бесконечных поражениях русского народа. Всё это уж очень напоминает печальную песнь феллаха (О.Шпенглер). Не считая стадию этногенеза завершенной, предпочтительно рассматривать существующее как ресурсное поле , оперевшись на которое, субъект развития в состоянии совершить политическое действие. Что это за ресурсы?

Они были подробно описаны в предыдущей авторской статье[22]. Кратко, с небольшими дополнениями перечислим их ещё раз.

А) Принято говорить о неуправляемой — разрушающей общественные институты и государство — эмиграции, об утечки "мозгов", о порочном механизме "выброса" русских людей за пределы Отечества и в силу этого потере их для России. В этом кроется немалая правда — оголяются целые направления, целые отрасли научного исследования как фундаментального, так и прикладного, непосредственно влияющего на конкурентность отечественного производителя. В то же время мы знаем, что в России неоднократно генерировался локальный "конец света", который заставлял людей сниматься с насиженных мест и отправляться куда подальше, оседать там, закрепляться, осваивать окружающее пространство, делать его культурно русским[23]. Так делалось потому, что государство с его ограниченными ресурсами и неразрешимыми организационными трудностями иначе просто не могло справляться с масштабными колонизационными задачами. Поэтому современную бизнес-эмиграцию вполне можно рассматривать и как механизм достаточно оперативного внедрения русского предпринимателя в западную, международную бизнес-среду. Вопрос в другом: будет ли эта тенденция поддержана? Будут ли поверх первичной инфраструктуры запущены инновационные типы деятельности?[24]

Б) Целое дробится, когда исчерпан ресурс прежней формы и предстоит найти новую форму развития, в которой может быть сложен более прогрессивный (т.е. адекватно отвечающий на современные внутренние и внешние вызовы) уклад. Поиск и отбор более эффективны на конкурсной основе. Поэтому необходимо провести социокультурный "конкурс", который, в свою очередь, возможен только при наличии множества участников. Именно эту ситуацию мы получили в результате дезинтеграции 90-х гг.

В) Замечательное наследство прошлых российских колонизационных программ — это заселённость "прибрежных" районов "Острова России" народами российского социокультурного пространства, часто близкими сопредельным народам в конфессиональном, этническом, языковом отношениях. Это обеспечивает мягкую связку России с её соседями, перетекание одного цивилизационного стандарта в другой, диалогичность сообщения. И, в конечном счете, не только безопасность границ, но и дополнительные источники народного творчества. Ведь пространства между цивилизациями являются не только зонами противостояний и конфликтов (С.Хантингтон), но и творческой конкуренции.

Г) Мы видим, что социальный климат в местах проживания наших соотечественников явно не благоприятен, т.е. титульная нация предлагает заранее неравные условия социальной конкуренции. Что из этого следует? В первую очередь то, что русское население анклавов, диаспор и шельфов имеет исторический шанс создать конкурентный уклад. В случае с русскокультурными анклавами (Приднестровье и Крым) это особенно важно, так как последние представляют собой своеобразные лаборатории, в которых уже сегодня развёрнута работа по решению самых разных региональных проблем. Если это произойдет, то в дальнейшем, после проведения социокультурного конкурса, отобранные лучшие образцы жизнедеятельности будут переданы в Россию с целью трансляции более прогрессивного (конкурентного) уклада на острова "русского архипелага".

Д) Следующий особый ресурс, который оказался в нашем распоряжении, — комплементарное свойство сознания постсоветского человека. Это и общность происхождения, которая зиждется на общности географической, языковой, исторической; и восприятие состояния разделённости как "исторической ошибки" или как "определённой фазы" в процессе освоения единой территории; и, наконец, наличие идеи восстановления утраченной целостности, реинтеграции в различных вариантах — от идеи сложения геокультурной целостности "поверх барьеров" до многочисленных вариантов интеграции в старых, доступных для понимания формах, в основном, на союзную тему. Следовательно, целостность есть фундаментальная ценность и свойство комплементарного сознания и невероятный ресурс для новой интеграционной политики "поверх барьеров".

Е) Культурное лидерство. Русская культура остаётся доминирующей на всём постсоветском пространстве, функция её — прокультурационная[25]. Это значит, что русская культура позволяет десяткам средних и мелких национальных и конфессиональных культур продолжить своё развитие, для которых открытое пространство глобализирующегося мира смертельно. Более того, именно характер культурного наследия, вероятно, задаст новую форму государственности России. Поиск новой имперской формы — не позыв "комплекса великодержавия", а тихое, но настойчивое требование русской культуры, имеющей право быть сохранённой в мировом ансамбле культур; что не голос слабого, но — голос будущего. Неисчерпаемым ресурсом является всемирность русского культурного стандарта. Следовательно, ассимиляция носителей данной культуры практически невозможна[26].

Право культурного лидерства стяжается одновременно с обязанностью культурного служения. В последнем и будет получен ответ на вопрос: сможет ли Россия плодотворно распорядиться своим наследием? Ведь только через задачу всемирного служения Россия обретёт себя.

апрель-июнь 2000 г.


Тезисы текста были написаны под инаугурацию Президента РФ; окончательная версия статьи к ста дням президентства.


[1] На полях замечу, что понятие "русское" я привычно употребляю не как русско-этническое; говоря о русском, я говорю о всемирнорусском , о всемирной русской культуре, которая включает сонм "инородных" исторических личностей — от Айвазовского до Беллинсгаузена и Гаспринского, т.е. всех тех, кто несмотря на этнические, религиозные и иные особенности служил России, приумножал Россию, любил Россию, обогащая ее культурную сокровищницу. Поэтому русское зарубежье это пространство существования, сосуществования (с иными культурами) и воспроизводства русской культуры.

[2] Градировский С. "Россия и постсоветские государства: искушение диаспоральной политикой" // "Диаспоры" № 2-3, 2000 г.

[3] 100 дней нового президента не позволяют уверенно сделать вывод о том, что ситуация поменялась. Пока выдаётся, примечается только настрой. Настрой есть, политики — нет.

[4] На основании бесед с Александром Неклессой и Петром Щедровицким.

[5] Щедровицкий П. "Бунт капиталов" // "Эксперт" №23 (237), 19 июня 2000 г.

[6] В частности, см. методологические замечания в статье Сергея Панарина "Русскоязычные у внешних границ России: вызовы и ответы (на примере Казахстана)" // "Диаспоры" № 2-3, 2000 г.

[7] Поэтому первыми шагами нового Президента стали: роспуск Минсодружества, а затем проведение саммита глав стран СНГ в новом переговорном формате, с глазу на глаз, с целью получения подтверждений в безусловной поддержки стратегических планов и интересов России. Вот что писала в эти дни "Независимая газета": "История перманентного создания и роспуска министерства по делам СНГ косвенно свидетельствует о том, что у российской власти, несмотря на звучные декларации и концепции, никогда не было определенной позиции ни по отношению к странам Содружества, ни самой внятной политики в ближнем зарубежье. Однако парадокс нынешней ситуации состоит в том, что как только эта позиция четко определилась и круг интересов в ближнем зарубежье был, наконец, очерчен новым президентом России Владимиром Путиным, так министерство по делам СНГ мгновенно исчезло. На первый взгляд в этом есть своя логика — как явная, так и подспудная. Явная заключается в том, что в системе МИД РФ… есть четыре департамента по делам СНГ, и если Минсодружество никогда не имело самостоятельных полномочий ни во внешней политике (ее определяло всегда внешнеполитическое ведомство), ни даже в развитии экономических контактов (деньги-то все равно выдавал могущественный Минфин), то рано или поздно всплывал вопрос о целесообразности такого министерства, которое само по себе ничего не решает, а людей в нем трудится много".
см. также статью Мехмана Гафарлы, Алана Касаева Содружество тихо умирает.

[8] Щедровицкий П. "В поисках формы" // "Иное", 1995 г.

[9] Современные границы РФ на целом ряде направлений складывались довольно долго, не раз менялись, не раз возвращались на прежнее место, и поэтому некоторые участки государственной границы вполне обоснованны со многих точек зрения и исторически вполне устойчивы. Более того, идеальной , в смысле абсолютно обоснованной и потому устойчивой граница на всем своем протяжении быть не может. Разве что только островная? Другое дело, что границы РФ качественно не описаны; у нас до сих пор нет их типологии.

[10] Тот безумный ажиотаж, борьба за право вступления в европейское содружество, говорит о свойственной исключительно культурным империям гуманитарной привлекательности. Правда обычно указывают на "чисто плотоядные экономические интересы", выражающиеся в расхожей фразе "у них безработные живут лучше, чем у нас те-то и те-то…". Тем не менее, экономическая привлекательность — составная часть гуманитарной.

[11] Более того, да и в прошлых веках, основное противостояние также было не между национальными государствами. Даже в краткий, с исторической точки зрения, период доминирования национальных государств в Европе противостояние осуществлялось между различного рода блоками и осями.

[12] Фетисов А. "Поверх барьеров. Пути русской культуры" // "ОстровКрым", Симферополь, 1999. №4.

[13] Космарская Н. "Я никуда не хочу уезжать". Жизнь в постсоветской Киргизии глазами русских. // “Вестник Евразии”, №1-2 (4-5), 1998 г.

[14] Социокультурный статус явление не вечное, а во времени изменчивое. Поэтому анклав, выполнивший свою историческую миссию, растворяется, становясь частью общего государственного организма.

[15] Не быть в смысле политического действия, а не сакрального существования.

[16] Такая ситуация развивается в пространстве внешнего буфера (по терминологии СК-теории Николаенко Д. и Т.)

[17] В статье Сергея Панарина "Русскоязычные у внешних границ России: вызовы и ответы (на примере Казахстана)" // "Диаспоры" № 2-3, 2000 г. говорится об "идеальной границе", которая может быть определена как этноареальная (лучше — суперэтноареальная, ибо речь идет о том, что Лев Гумилев называл суперэтносом) и "реальной", собственно государственной. Следовательно, мы обнаруживаем территории попавшие "в створ" между этими двумя типами границ, образующие "фронтир — пограничье России".

[18] Отдельный вопрос: "А есть ли кому передать?!" — правильный, но часто служит формой для перенесения ответственности за ситуацию в целом экспертным, научным сообществом на политическое.

[19] Власть видимо на этот вакуум понимания ответила закрытием Федеральной миграционной службы.

[20] Обычно при этом указывают на то, что у нас для подобной экспансии нет демографического ресурса. Так ли это? (см. также текст С.Градировский "Колонизация".)

[21] Щедровицкий П. "Русский мир и транснациональное русское " // "НГ", 11.02.2000.

[22] Градировский С. "Россия и постсоветские государства: искушение диаспоральной политикой" // "Диаспоры" № 2-3, 2000 г.

[23] Николаенко Д., Николаенко Т. Эволюция российской социо-культурной системы. Симферополь, 1997.

[24] Данный принцип стоит особняком в силу того, что касается дальнего зарубежья.

[25] Прокультурация — вписывание малой культуры в рамочную, как правило, в культуру-доминанту социокультурного образования; форма социокультурной переработки.

[26] Правда, остается вопрос: все ли называющие себя русскими являются носителями всемирной русской культуры? Возможно, что именно лишенные всемирности, снявшие с себя бремя всемирного оказываются в числе ассимилируемых.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.